— Так вы же сами виноваты, — напомнил ей доктор. — Я всего лишь доискивался правды, а вы ее скрывали.

Спустя минуту ее гнев поугас.

— А я думала, вы искали возможности переспать со мной.

В последней ее фразе Айзенменгер уловил насмешку, и, видя это, Беверли рассмеялась своей шутке. На этот раз ее смех оказался более веселым. Поэтому последовавшая за смехом пощечина прозвучала как гром среди ясного неба. От неожиданности доктор даже не почувствовал боли, лишь звук удара эхом отдался в его ушах.

— Попробуйте только еще раз всадить мне нож в спину, — промолвила Беверли, но в глазах ее уже не было злости — в них загорелся странный синеватый огонек. Она развернулась на каблуках и, прошествовав к дивану, села. — Так чем я обязана удовольствию? — спросила она, приняв царственную позу.

Ничто в ее облике не напоминало о недавней вспышке гнева, и, если бы щека доктора не пылала огнем, он усомнился бы в том, получил ли он ту пощечину на самом деле. Айзенменгер указал на стул напротив дивана, Беверли снисходительно кивнула, и он сел.

— Думаю, вы могли бы мне помочь.

— Ну конечно, Джон, дорогой. И вы могли бы мне помочь. Единственное, что вы можете для меня сделать, — это принять яд.

— Послушайте, я понимаю, многое из того, что я собираюсь вам рассказать, покажется вам неинтересным, но, поверьте, все это крайне важно.

— Для кого? Для меня?

— Для меня. И для вас тоже. Для нас обоих. Думаю, вообще для всех.

Она подняла тонкую, как стрела, бровь. Айзенменгер почувствовал, что, как и полтора года назад, готов поддаться ее чарам. Вдруг она, словно кошка, изогнулась всем телом — ничего сексуального в этом движении не было, но доктору с трудом удалось отвести взгляд от ее обтянутой шелковым халатом фигуры.

— Валяйте рассказывайте.

Айзенменгер закончил рассказ, но ни в лице, ни в поведении Беверли Уортон ничего не изменилось. Она слушала доктора, лежа на диване, приподняв голову и не сводя с него внимательных глаз. Ноги она вытянула, картинно скрестив их в лодыжках. Айзенменгер не раз ловил на себе ее изучающий взгляд. Ему ужасно хотелось выпить, но Беверли не догадалась ничего предложить ему — или не сочла нужным. Тем не менее Айзенменгер довел свой рассказ до конца. Разумеется, он не выложил все, что было ему известно, а только то, что, как он предполагал, Уортон знала и без него, присовокупив к своим словам лишь некоторые интригующие подробности. Он намекнул на связь смертей Миллисент Суит и Роберта Тернера с «ПЭФ», но не стал развивать эту линию, даже когда Беверли принялась расспрашивать его о деталях.

Дав доктору договорить, она с жестяным безразличием резюмировала:

— Красивая история. И рассказана красиво. Но я-то тут при чем?

— Вы приходили к Рэймонду Суиту.

На мгновение Беверли широко раскрыла глаза, но это стало единственным признаком ее удивления, не укрывшимся, впрочем, от внимания доктора.

— А, — пробормотала она, — теперь понимаю!

— Это был официальный визит?

Прежде чем ответить, Беверли задумалась. Наконец она все-таки призналась:

— Не совсем.

— Тогда чем вас заинтересовал мистер Суит?

Меланхолично улыбнувшись, она произнесла:

— До меня тоже дошли слухи, что смерть Миллисент Суит была… неоднозначной.

— Ну и что мы теперь будем делать?

Беверли напустила на себя задумчивый вид.

— Нам, возможно, следовало бы доложить моему начальству, и пусть оно решает, как поступить с этим делом. — По тону, с которым Беверли произнесла эту тираду, Айзенменгер понял, что она и не подумает так поступить. — Но у нас нет никакой достоверной информации, а та, которой мы обладаем, по сути, представляет собой лишь догадки и домыслы, подкрепленные кучей псевдонаучной тарабарщины.

Айзенменгер счел правильным пропустить мимо ушей последние слова Беверли.

— Итак…

Теперь она смотрела на него в упор, и доктор решил, что время торга пришло. Опередив Уортон, он сказал:

— Нам нужно срочно найти Карлоса. Скорее всего, он ключевая фигура во всем этом деле. Вы могли бы в этом помочь.

Беверли улыбнулась, всем своим видом демонстрируя готовность снизойти до недотепы доктора:

— Может, да, а может, и нет. Впрочем, вопрос ведь не в этом? Сформулируем его так: вы-то мне зачем?

Он ожидал такого поворота дела и встретил слова Беверли с каменным терпением.

— Полагаю, вам известно далеко не все из того, что знаем мы. А вместе мы могли бы раскусить это дельце.

Она улыбнулась, но промолчала. Айзенменгер, поняв ее улыбку как требование новых извинений, на какое-то время замялся.

— Я знаю, вам не за что быть мне благодарной, Беверли… — начал было он, но продолжить ему помешал очередной взрыв ее смеха. Если бы доктор вместо этих слов отпустил какую-нибудь шутку, эффект, вероятно, оказался бы тем же.

— Да что вы знаете! — вдруг выпалила она. — Вы знаете, во что превратилась моя жизнь?

Вопрос, разумеется, был риторическим.

— Не думаю, что вы вправе винить меня, Беверли, — как можно мягче и вместе с тем убеждающе напомнил он. — Вы пытались поиметь меня, но в конце концов поимели вас. Чего вы хотите, такова жизнь.

После этих слов доктора Беверли надолго замолчала. Ее лицо ничего не выражало, но Айзенменгер знал, какие страсти бушуют под этой маской. Наконец она глубоко вздохнула и, словно сбрасывая накопившееся напряжение, улыбнулась.

— Что ж, вполне резонно, — согласилась она. — И все-таки это ничего не меняет. В нашем предполагаемом — заметьте, предполагаемом! — сотрудничестве я не вижу для себя никаких выгод — одни неприятности.

— Дело крупное, Беверли, очень крупное, я это чувствую. Оно не может не быть крупным. Достаточно одного только подкупа Хартмана, а добавьте к этому подмену и кремацию тела, добавьте смерть Тернера…

Если Айзенменгеру и удалось убедить Уортон, она ничем этого не показала и по-прежнему смотрела на него с сомнением. Доктор продолжил:

— Чем смогут вам повредить несколько осторожных вопросов? Либо это ничего не даст и вы просто потеряете пару часов, либо нам повезет и мы будем знать, в каком направлении искать дальше.

— А в каком направлении вы ищете сейчас? Об этом вы ничего не говорили.

— У меня нет полной уверенности, Беверли. Все, что у меня есть, это, как вы выражаетесь, догадки и домыслы, подкрепленные псевдонаучной тарабарщиной. Я думаю, что Милли умерла, заразившись искусственно созданным вирусом. Думаю, Тернер умер потому, что все об этом знал.

Беверли резко поднялась с дивана. Айзенменгер увидел в этом знак, что пора уходить, и встал со стула. Она пошла в прихожую, ничем не показывая, что намерена делать дальше. Айзенменгер покорно следовал за ней, пока Уортон не остановилась у входной двери и не положила левую руку на замок.