Перехватив купца за руку с кинжалом, я развернулся, наклоняясь, перебросил жирную тушу через себя. Нар растянулся на песке амебой, и подняться ему не дали. Подскочившие иридиане, которые прежде стояли в десятке шагов за моей спиной, вбили в тело работорговца острия своих копий. Лотто, бравируя силой удара, ловко отсек ему голову, еще гримасничающую ухватил за волосы, продемонстрировал толпе, встретившей жуткое зрелище торжествующим ревом.

Вот ведь дикари… Страж раненый валяется, а они тут садистские развлечения устроили.

Впрочем, я пока не валяюсь. И вообще чувствую себя прекрасно. Разве что порезанные пальцы кровью сочатся, но по опыту знаю, что через пару минут все затихнет, а через час ранки прилично затянутся.

Осмотрел себя, но арбалетного болта не обнаружил. Странно, неужто Нар в упор промахнулся? Что взять с купца — не вояка. Хотя как-то очень уж уверенно говорил, что сейчас меня накажет. Жаль, что так легко умер.

Чего-то не хватало, но сознание не могло понять, чего именно. Что-то рядом… Кто-то должен быть рядом… Все ведь кончилось…

Над головами захлопали крылья, тоскливо, душераздирающе закричала белая птица.

Нет!

Жирная скотина!!! Да как он мог!!!

Расталкивая иридиан, столпившихся вокруг Лотто, продолжавшего демонстрировать жуткий трофей, я пробился через толпу.

Нар не промахнулся. Купцу глубоко в душу запала история с моим ненормально быстрым излечением. Конечно, такого не забудешь: человек со сломанной ногой спустя несколько часов захватывает один корабль и топит другой. Очевидно, он решил, что простым оружием меня вообще не убить, но чем-то досадить виновнику всех его бед хотел.

Как навредить неуязвимому? Надо не его пытаться достать, а то, что ему дорого. Видимо, понадеялся, что второй страж не таким живучим окажется.

Нью лежала на песке, обхватив руками древко болта, глубоко вошедшего в правый бок. Рядом с девушкой присел Норп, поспешно отрывая от своей не первой свежести рубахи полосу. Девушка была в сознании, хотя взгляд выдавал, что еще чуть — и отключится. При виде меня даже изобразила что-то похожее на улыбку и тихо произнесла:

— Дан, ты жив.

— Свол… Эта сволочь выстрелила не в меня…

— Дан, пообещай, что не дашь Белоснежке умереть. Я не знаю почему, но чувствую, что она умрет со мной. Убьет себя. Не будет есть, пить. Обещай.

— Умрешь?! Брось о таком думать!

Нью наконец сумела почти нормально улыбнуться:

— Дан, может, врач из меня и не очень, но не настолько же. Это печень. Здесь такое не вылечить. Ты же сам знаешь.

Норп кивнул:

— Кровь с желчью. Она до вечера не доживет. Жаль.

Похолодев, я без сил опустился на песок, врезал по нему окровавленным кулаком:

— Нью! Прекрати! Ты будешь жить!

Подошел Татлос, с ходу вник в ситуацию и, как принято у местных, без тени тактичности подтвердил невеселый диагноз:

— Она умирает. Сэр страж, ей ничем не помочь. Наверху есть телега. Лошадей порвали твари, но можно самим до крепости дотащить. В ней ее и довезем с другими ранеными, а там наши женщины дадут отвар, от которого она заснет и не будет чувствовать боли. Спокойно отойдет.

Вот и все. Вся медицина аборигенов в несколько слов. Нью усыпят, как усыпляют кошек в моем мире. По-своему правильно: зачем затягивать страдания.

Вся местная медицина.

Вся местная…

Вся…

Нет! Не вся!

— Сердце! Мы убили кучу тварей! И вокруг много валяется! Неужели ни в одной нет сердца?!

— Если и найдется, то слабое, — ответил на это Татлос. — Твари-то какие? Простые. Это в убежищах бывают с черным, да и то редко. Ну и среди перерожденных случаются. Печень пробита, слабым сердцем не вылечить, что ни делай. Кровь разве что унять, но зачем? Все равно ведь помрет. Зачем лишнее мучение?

— Татлос, ты ведь здешний!

— Год всего здесь прожил: какой же я здешний?

— Все равно! Знаешь, где убежище?! Хоть приблизительно?!

— Да откуда мне такое знать? Как твари пришли, так мы за стены не выбираемся. Думаю, в горах у них логово, там пещеры есть. Хочешь найти, чтобы добыть черное сердце?

— Да.

— Искать убежище ты не один день будешь, если твари тебя раньше не найдут. А она умрет. Быстро умрет. Даже если болта из раны не вынимать, до темноты не протянет. Плохая рана. Смирись, Дан, она отправится в лучший мир. Она страж, а для стражей врата в рай всегда открыты.

— Слишком часто ей приходится по другим мирам ходить…

— О чем ты, Дан?

— Тварь… Нужна сильная тварь… Очень сильная тварь… Убежище…

Мне нужна тварь. Такая страшная, что даже в рейды не выходит, охраняя убежище. Или перерожденный, у них тоже частенько находят черные сердца. Или…

Тварь…

Жуткая тварь…

А ведь…

Да, это вариант.

Я даже не замечал, что иногда мыслю вслух. Здорово накрыло. Татлос и Норп уставились на меня не без опаски и помалкивали.

Или я очень умен, или полный идиот — не уверен в ответе.

Присев, погладил шелковистые волосы Нью. Ей, наверное, было очень больно, но среди женщин бывают те еще загадки: никогда не знаешь, о чем они сейчас думают.

Вот и Нью не погрузилась в себя, а произнесла неожиданное:

— Дан, извини.

— Почему ты все время извиняешься?

— Я не осталась в деревне. Пошла со всеми. Я думала, что так будет лучше. Не знаю, о чем вообще тогда думала. Я боялась за тебя. Очень глупо получилось.

— Не бойся. Ничего не бойся. За меня тем более. Полежи, за тобой присмотрят. Терпи. Я ненадолго уйду.

— Куда?

— Принесу лекарство, которое тебя вылечит.

— Какое?! Что ты задумал?! Дан, я все слышала! Ни ходи никуда!

— Раз ты все слышала, то знаешь, что если ничего не делать, то ты умрешь.

— Я и так умру.

— Нет. Средство есть.

— Ты же слышал: не найти такого средства. Не ходи в холмы.

— В холмы? Даже не собирался.

— Тогда что ты задумал?

— Сказал же: принесу лекарство.

— Да не нужно мне твое лекарство!

— Не горячись, тебе вредно волноваться. И не решай за всех. Ты не только за себя в ответе, но и за Белоснежку. Ведь не хочешь ее смерти?

— Нет. Но ты же о ней позаботишься?

— Нет, Нью. Птица умирает вместе со своим стражем.

— Ты не можешь этого знать.