Представим, что у нас есть предложение подлиннее: «Билл бросил Мэри». Начнем ли мы снова с того, что объединим «Билл» и «бросил», а затем добавим «Мэри», что даст нам [[Билл бросил] Мэри]? Нет, так не получится, предложения строятся постепенно, но не так. Как мы видели выше, связь между глаголом и объектом, здесь это «бросил» и «Мэри», гораздо теснее, чем между «Билл» и «бросил», поэтому первая пара сливается первой.

Хотя это вроде бы не являлось его целью, Хомский предоставил весьма гибкую модель того, как мозг может соединять слова вместе, чтобы формировать предложения, в реальном мире в настоящее время. Одной из причин предполагать, что Хомский не думал о процессе, является то, что он всегда представлял вещи в терминах состояния, а не процесса: для него, как мы уже видели в главе 9, почти любой вид процесса с тем же успехом мог быть мгновенным. Другой его особенностью является очевидное отсутствие интереса к тому, что происходит в мозге. Это единственное объяснение, которое я могу подобрать для невероятнейшего факта, которого он так и не заметил или, по крайней мере, не признал публично, что же он натворил.

Предложив Слияние, он убил рекурсию.

Что случилось на самом деле

Давайте вернемся к предложению, с которого мы начали предыдущий раздел.

«Та девушка, которую ты вчера встретил, говорит по-французски».

Даже несмотря на то, что продуманный алгоритм, который вставлял «Ты вчера встретил девушку» внутрь «Та девушка говорит по-французски» — классический пример рекурсивного процесса — уже давно исчез, все до сих пор видят одно предложение, вложенное в другое или, если быть более точным, внутрь группы существительного, которая является составляющей полного сложного предложения:

S1[NР[девушка S2[ты встретил вчера]S2]

NP говорит по-французски] S1

Но что произойдет, если мы произведем то же предложение с помощью последовательного применения Слияния?

Стадия первая (возможно, параллельная, поскольку мозг — параллельный процессор): [встретил вчера] [говорит по-французски].

Стадия вторая: соединить [встретил вчера] с его субъектом [ты [встретил вчера]] [говорит по-французски].

Стадия третья: соединить «девушка» с продуктом последнего Слияния [девушка [ты [встретил вчера]]] [говорит по-французски].

Стадия четвертая: завершить продукт последнего Слияния соединением с определителем [та [девушка, которую [ты [встретил вчера]]] [говорит по-французски].

Стадия пятая: слить два компонента [[та [девушка, которую [ты [встретил вчера]]]] [говорит по-французски]].

Где было что-либо вставленное или вложенное во что-то другое? Нигде. Слова просто соединяются со словами простым процессом сложения. Только когда мы посмотрим на конечный продукт и начнем добавлять ярлыки категорий к тому, что в ретроспективе выглядит так, как будто одно составляющее было вложено в другое. Но в актуальном процессе формирования предложения не происходило ничего, что можно было бы назвать рекурсией[13].

В противовес тому, что утверждал Хомский и предполагало множество людей, у человеческого вида нет никакой специальной способности работать с рекурсивной информацией. Напротив, полностью отсутствуют какие-либо правила и ограничения. Для создания предложения можно сливать все что угодно: слова, фразы, предложения, всего не перечислишь, при условии, что удовлетворены все без исключения лексические требования всех сливаемых слов. Поскольку сливаются именно реальные слова и слияния слов, а не абстрактные категории или размеченные кусочки структуры. Именно отсутствие какого-либо ограничения на то, какой тип объектов может сливаться, позволяет существовать иллюзии рекурсивного процесса.

Пожалуйста, отметьте, что я не совершил здесь никакого великого открытия. Я просто следовал логике того, что сделал сам Хомский: il miglior fabbro, «лучший мастер», как Т. С. Элиот сказал об Эзре Паунде. Применение процесса Слияния снимает любую необходимость предположения, что языку нужна рекурсия. Но, как мы видели в главе 10, именно Хомский вместе с Хаузером и Фитчем пытался отослать специалистов в области эволюции языка в поход за Святым Граалем, таинственной способностью, которую какие-то виды, возможно, использовали для счета, навигации, социальной интеракции и прочего…

Полный расцвет

Конечно, то, что я здесь осветил, очень далеко от полного анализа языка, даже только грамматики. Мы достигли стадии, на которой возможно строить слитные иерархические структуры. Далее последует гораздо больше. Существует изменение интонации, и согласование, и падежная маркировка, и пустые категории, и анафорические отношения, и многое, многое другое. Но с теми ингредиентами, которые я описал, вы можете хотя бы построить скелет живого и работающего человеческого языка.

Как только это произошло, казалось, что нет предела, который может быть достигнут. Получив в свое распоряжение полную силу символического-синтаксического языка, наш вид начал производить новые артефакты. Сначала медленно, потому что многие шаги не могли быть предприняты, пока не пройдены другие.

Есть часть, объясняющая временной пробел между возникновением человеческого вида и расцветом творческой мысли, случившимся, когда вид пришел в Европу. Но это лишь часть: существует тот факт, что Большой Скачок Вперед во многом явился ошибкой отбора. Большинство археологических находок, существующих на сегодняшний день, обнаружены на территории Европы. По мере того, как места стоянки древнего человека обнаруживаются в Африке, картина меняется, и человеческие инновации датируются все более и более ранним периодом. Есть и третий, возможно, даже более веский фактор.

Человеку свойственно воплощать противоречия. Мы способны на высокоуровневую кооперацию, но вместе с тем охотно ведем конкурентную борьбу. Мы очень инновационны, но и упрямо консервативны. Здесь есть и еще одно противоречие. Существует сильная тенденция сохранять то, что мы знаем, и бояться перемен, а не желать их.

И вспомним, что биологические новообразования не диктуют новое поведение, они лишь делают его возможным. Выбор, разовьются ли эти возможности, полностью за нами.