Он приподнял бровь в непонимании.

– Молния! – Она указала на небо, затем на железо и попыталась изобразить взрыв.

Ильич поднял палец вверх и вставил его в металлическую шпильку в передней части страховочного ремня. Без звука он выдернул шпильку и упал в темноту.

Юкико вскрикнула и потянулась к падающему гайдзину, хоть и понимала, что он далеко. Но, упав на пять футов, резиновый ремень натянулся, и Ильич резко остановился. Он протянул обе руки вверх и ухмыльнулся, болтаясь внизу как ветроловка.

– Ублюдок, – пробормотала Юкико.

Ильич поднялся вверх, перебирая руками по тросу веревке, оседлал кабель, зацепившись ногами, чтобы снова вставить шпильку.

Он помахал ей рукой и попытался перекричать ветер.

Юкико облизнула губы, почувствовала вкус свежей соли, чистого дождя. Костяшки пальцев на перилах побелели, сердце колотилось в груди, ее сильно затошнило. Молния снова пробежала по облакам. Юкико совершила ошибку, поглядев вниз. Черный океан рычал и ревел, отдаваясь грохотом в башнях высотой в двадцать футов. Но за долю секунды до того, как молния погасла и снова упало одеяло мрака, она увидела отблеск длинного змеевидного хвоста, рассекающего волны.

Морские драконы.

Протянув руку Кеннинга, она почувствовала их внизу. Гладкие, как полированная сталь, холодные, голодные и жестокие. Их форма была древней и вызывала в ней первобытный страх, гораздо более глубокий, чем мысль об ударе молнии в кабель или предстоящее путешествие. Ее разум инстинктивно отпрянул: ребенок запрыгнул в безопасную кровать к родителям.

Ее руки дрожали.

Но затем она представила Буруу, одинокого, истекающего кровью где-то там, в темноте. И она, стиснув зубы, схватила летучую лису, взобралась на шпиль молниелова и без единой мысли перекинула устройство через кабели.

Затаив дыхание и широко раскрыв глаза, она полетела в продуваемую всеми ветрами тьму.

Иногда Хиро всё еще чувствовал свою руку.

Он просыпался глубокой ночью, обеспокоенный зудом или спазмом, тянулся к ней, но обнаруживал только матрас и скользящее прикосновение шелковых простыней. В темноте он ощупывал место, где должна была быть рука, пока не находил лишь оставшийся кусок плоти – сморщенные шрамы со швами, скрученный хрящевой узел плоти, усыпанный штыковыми креплениями. Ниже выступа плеча не осталось половины бицепса. И в тишине и покое Хиро представлял ее лицо и мечтал обо всех способах, которыми он изуродует его.

– Юкико.

Он выдохнул ее имя, будто это был ядовитый дым. И каждый раз, когда он просыпался из-за этого куска плоти, каждый раз, когда у него чесалась рука и он не мог ее почесать, он снова и снова чувствовал себя отравленным. Она была внутри него. Тяжелая инфекция на клеточном уровне. Незаживающая рана. Как шрамы от почерневшего пепла, уплывающего под его ногами. Как гул моторов, пронизывающий его до костей. Как рак.

Бронированный «Благословенный Свет», выбрасывающий черные клубы дыма, отчетливо вырисовывался темным силуэтом на картине с пейзажем пробуждающегося рассвета. Но вот на горизонте появилась Богиня Аматэрасу и зажгла небо. Хиро стоял на носу броненосца, в окружении полудюжины железных самураев, и восходящее солнце окрашивало их белоснежные доспехи в жертвенный красный. Даймё клана Тора сложил руки за спиной и глазами цвета моря смотрел на истерзанную землю провинции Джукай внизу.

На западе возвышались заснеженные хребты гор Тонан, и Хиро знал, что где-то среди этих пиков на неприступной высоте прячется Главдом – сердце Гильдии Лотоса в Шиме. Именно там два века назад и зародилась Гильдия, сразу после того, как Казумицу Первый сел на трон. Когда дзайбацу Тигра, Дракона, Феникса и Лиса начали поглощать кланы поменьше: кровь Сокола, Панды, Змея и их собратьев лилась рекой на пиру этой Четверки.

Много веков назад здесь вырастили первый урожай кровавого лотоса. Когда-то это был самый плодородный регион во всей империи. А теперь остались только покрытая пеплом земля да черный дым, вьющийся из трещин. Как будто великий художник в последние дни своей жизни написал пейзаж редчайшей красоты, а какой-то ревнивый любовник размазал по холсту горсти древесного угля толщиной в дюйм, которые сохли и раскалывались на полуденном солнце. На картах это место по-прежнему называлось провинцией Джукай, что означало «вечнозеленая». Но жители Шимы называли ее по-другому.

Пятно.

– Становится всё хуже, – Хиро взглянул на стоящего рядом с ним члена Гильдии. – Намного хуже.

Второй Бутон Кенсай отказался смотреть вниз. Взгляд его кроваво-красных глаз был прикован к испытательному полигону, лежавшему впереди. Восходящее солнце поцеловало безупречно гладкую металлическую щеку Второго Бутона, подкрасило золоченые черты юноши, изо рта которого тянулся пучок проводов дыхательного аппарата. Его массивный атмоскафандр извергал дым и издавал шипение при каждом вдохе. Тело монстра венчала голова ребенка.

– Как только запасы иночи будут восстановлены, всё нормализуется. – Голос Кенсая загрохотал прямо у Хиро над ухом. – Теперь вы понимаете, почему войну необходимо возобновить. Нам нужно больше заключенных, сёгун. Больше гайдзинов, чтобы кормить лотос. И больше земли, чтобы сажать его.

Хиро нахмурился, в голове его бродили мрачные мысли.

– А другого выхода нет? Некоторые…

– Нет. – Кенсай скрестил руки на груди. – Надо чем-то жертвовать. Лотос должен цвести.

– Меня беспокоит, что…

– Природа не знает милосердия. Кровь повергнутых утоляет жажду победителя. Это закон не только Гильдии. Таков путь всего на свете, сёгун.

– Не называй меня так.

– И почему бы нет?

– Потому что я не сёгун. Тот факт, что лорды двух кланов соизволили присутствовать на моей свадьбе, не гарантирует, что они присягнут на верность.

– Они преклонят колени перед вами, молодой лорд. Все они.

– А если нет? Как кланы будут сражаться с Кагэ или гайдзинами, если мы будем тратить силы на борьбу друг с другом? Вы хотите создать мне трон из костей моих соотечественников?

– Вам не нужно сражаться с другими кланами, сёгун. Всё, что им нужно, – сила, вокруг которой можно сплотиться. Знамя – великое и устрашающее настолько, чтобы встать и идти за ним.

Кенсай указал вдаль.

– И мы даем его вам.

Хиро посмотрел на испытательный полигон, выплывающий перед ними из пепельной дымки. Кузницы и плавильные заводы, окутанные смогом, торчали кровавыми пузырями за лесом из колючей проволоки. По ржавым рельсам катились поезда, везли железо и уголь из шахт Мидленда. Вились широкие дороги из черного гравия, утыканные сторожевыми вышками. На территории кипела бурная деятельность: в разных направлениях двигались фигуры в атмоскафандрах, сотни резаков мерцали, как звезды в давно потерянном небе. Ряд за рядом, словно солдаты на сборах, стояли бронированные машины высотой до пяти футов даже в состоянии покоя, с цепными изогнутыми пилами. У каждой по четыре опоры толщиной со ствол дерева и оболочка, отливающая желтым в свете палящего солнца. Сотни машин.