- Не только ты хризантемы любишь, - сказал Дима.

- Прохор! - строго прикрикнула на кота официантка Маша.

Кот прижал уши, но продолжал объедать цветок. Маша махнула на него меню. Сказав «мыр», Прохор тяжело шлепнулся со стула и с достоинством удалился на кухню. Ольга засмеялась.

- Никакого с ним сладу, - вздохнула Маша. - Подождите, он еще к вам придет. Только не давайте ничего, он не голодный, просто попрошайка. Ну, что будем кушать?

Они заказали по салату и по отбивной. Тихо играла музыка - что-то знакомое, но давно забытое. Дима курил, Ольга маленькими глоточками пила минеральную воду. Они молчали, но молчание это было мягким и пушистым, как усевшийся в углу умываться Прохор. «Удивительно!» - подумал Дима и улыбнулся.

- Ты чего? - спросила Ольга, глядя поверх стакана.

- С тобой хорошо молчать.

- А разговаривать?

- Разговаривать тоже, но молчать редко с кем хорошо. Обычно люди начинают нервничать и говорить всякую ерунду, лишь бы забить паузу.

Диме хотелось сказать многое, вернее, он чувствовал многое, но совсем как четверть века назад, не знал, как выразить это словами.

- Здесь хорошо, - выдавил он.

- Да, - кивнула Ольга. - Раньше здесь готовили огромные горячие бутерброды. Я после института работала здесь недалеко, в одной профсоюзной лавочке. Летом наша столовая закрывалась, вот мы и харчевались где придется. До дому все-таки далековато было бегать...

Дима заметил, что морщинка между Ольгиными бровями вдруг стала глубже.

- Оля, скажи, - он накрыл ее руку своею, - ты… чувствуешь себя виноватой?

- Ты имеешь в виду, из-за тебя?

- Да.

- Не знаю… Когда-то я была замужем, мне только-только восемнадцать исполнилось. Когда поженились, казалось, неземная любовь до гроба. А потом случайно познакомилась с одним парнем. В очереди к врачу. Это было какое-то безумие, я ничего не могла с собой поделать. Вот тогда я действительно чувствовала себя виноватой. Счастливой и несчастной одновременно. Он хотел, чтобы я развелась, но… я не смогла. Мы расстались, с мужем все наперекосяк пошло, через год он сам захотел развода.

- А сейчас? - Дима все крепче сжимал ее руку.

- Нет, это не вина, что-то другое.

- Что?

- Дима, я сама не понимаю. Хочешь честно? Меня тянет к тебе, но как будто что-то мешает. Я поэтому и в больницу к тебе боялась прийти. И это что-то не во мне, а в тебе.

- То есть?

- Ну я не знаю, не знаю, - Ольга чуть не плакала.

Она резко встала и ушла в туалет. Дима закрыл глаза, а когда открыл, на Ольгином месте сидел Прохор.

- Здорово, кот! - сказал Дима и приподнял бокал вина.

- Здорово, Дима! - ответил кот.

Или я схожу с ума, или одно из двух, вспомнил Дима братьев Колобков.

- Как дела? - спросил он.

- Да помаленьку, - кот чихнул.

- Здравствуй! - машинально сказал Дима: по словам Стоцкого, так непременно надо говорить чихнувшему коту, чтобы не заболели зубы.

- Спасибо, сам не сдохни. А у тебя как дела?

- Сам видишь.

- Дурак ты, Дима! Честное слово, еж - птица гордая, пока не пнешь - не полетит.

- Это ты про меня? - возмутился Дима. - А я тебе тогда кость не дам.

- Ну и подавись! - Прохор с презрением отвернулся. Вернувшаяся Ольга взяла его на руки.

- Смотрите, - предупредила подошедшая забрать салатники Маша, - он линяет. И когтит.

- Ну и пусть, - отмахнулась Ольга, но кот «когтить» не стал, а свернулся клубком у нее на коленях и громко запел-замурчал.

- Надо же, - восхитился Дима. - Кот-баюн. Бабушка мне говорила, таких раньше детям под кровать сажали, чтобы засыпали быстрее. Маша, а можно ему кость дать?

- Можно, конечно. Только он есть не будет - закопает.

- Это как? - удивилась Ольга.

- Унесет в угол и будет лапами шаркать вокруг, будто зарывает. Про запас.

- Олечка, - тихо сказал Дима, когда официантка отошла, - давай не будем ничего выяснять, а? Пусть все идет как идет. Иначе будет только хуже.

- Ладно, - улыбнулась Ольга, опустив глаза. Сквозь серые тени на веках проступила легкая краснота - похоже, в туалете она плакала.

Они доели, выпили кофе - все так же молча, только изредка, будто случайно, сталкиваясь руками. Все то, что Дима не мог выразить, необъяснимым образом выплеснулось в воздух и обволокло их двоих мерцающей тонкой пеленой. Было так сладко и тревожно…

Как тогда, со Светой, подумал он, и тут же мерцание погасло.

«Кретин! Пойми же ты, Света умерла, и давно уже можно полюбить снова, а не просто трахать то, что движется. Я хочу полюбить эту женщину!»

- Когда хотят - любят, а не умничают, - поднял голову Прохор, но Ольга его, похоже, не слышала. - И она это чувствует. Она права, закавыка в тебе.

- Все будет хорошо! - упрямо возразил Дима.

- Что? - переспросила Ольга.

- Ничего. Это я так, задумался. Ну, пойдем?

Они вышли на улицу, свернули на Вознесенский и пошли по направлению к Исаакию. В лицо дул сырой ветер. Ольга зябко передернула плечами. Дима обнял ее и притянул к себе - она не сопротивлялась, наоборот, доверчиво уткнулась носом ему в плечо. И тут он, не в силах больше себя сдерживать, начал целовать ее - прямо посреди улицы, не замечая ничего вокруг. Люди обходили их, кто-то улыбался, кто-то косился неодобрительно, но ему было все равно.

- Немного больно,

Немного грустно…

Но нет, довольно!

К чему искусно

Томиться прошлым,

Мечтать, молиться

О невозможном?

Но вот не спится…

- Что это? - спросил Дима. Рваный ритм завораживал.

- Это мои. Давние-предавние, - Ольга положила голову ему на плечо и смотрела, как струйки дыма от его сигареты сталкиваются, танцуют и переплетаются в воздухе.

- Почему ты вспомнила?

- Не знаю. Просто всплыло, - чуть помедлив, ответила она.

- Ты думала о Сергее?

- Нет. Наверно, это ужасно, но я вообще о нем не думаю. И не вспоминаю. Только если сама заставляю себя. Как будто все осталось где-то за закрытой дверью. Я, наверно, какое-то чудовище.

- Может, ты просто его не любила?

- Не знаю. Но вообще-то это странно: лежать в постели с мужчиной и обсуждать, какие чувства испытывала к его предшественнику.

Дима закрыл ей рот поцелуем, и на какое-то время все снова исчезло, как будто они вдвоем нырнули в бездну, в ирреальность. А потом он слушал ее сонное дыхание рядом с собой и думал о том, на что все это похоже. На блюз. На раннюю осень. На ностальгию.