остававшейся вне набирающих силу международных интеграционных процессов. В Московской декларации стороны официально обязались “предпринять все необходимые усилия на основе общепринятых в мировой практике принципов взаимовыгодное™ проекта создания железнодорожного транспортного коридора, соединяющего Север и Юг Корейского полуострова с Россией и Европой, и заявили, что работа по соединению корейских и российских дорог вступает в стадию активного осуществления”[321].

Во исполнение этих договоренностей стартовали серьезные всесторонние переговоры между железнодорожными ведомствами двух стран на самом высоком уровне. Историческую роль может сыграть подписанное 14 августа 2001 г. межведомственное российско-корейское соглашение, согласно которому по восточному побережью КНДР пойдет на Юг железная дорога с широкой российской колеей, чтобы не задерживать транзитные поезда для замены колесных пар. Маршрут предполагал создание еще одного перехода через военно-демаркационную линию между Севером и Югом в дополнение к готовящемуся на линии Сеул – Синыйджу.

Выбор варианта с российской колеей – личная инициатива Ким Чен-ира и прямой результат его железнодорожного путешествия по России. Ким Чен-ир, проехав по Транссибу (и, кстати, став единственным иностранным руководителем, участвовавшим в праздновании и его 100-летия, и 150-летия Октябрьской железной дороги), похоже, лично загорелся реализовать этот проект, который ставил его страну на перекрестье торговых путей XXI в.

Речь идет о создании специализированной транзитной трассы от самой южной оконечности Корейского полуострова для обработки контейнеров не только из РК, но и из региона Юго-Восточной Азии. Это – абсолютно новаторский разворот, и прорыв здесь был бы невозможным без визита.

Не секрет, что реализации проекта вполне способны помешать американцы, чье согласие необходимо для открытия коридора в контролируемой войсками ООН демилитаризованной зоне между Севером и Югом (так что Юг здесь не вполне самостоятелен. И не только по этой технической причине). Это – еще одно суровое испытание для южнокорейского руководства в том, что касается степени его реальной “свободы рук”.

В других областях конкретной экономики результаты российско-северокорейского саммита были более скромными, и это объяснялось в первую очередь вполне объективными финансово-экономическими причинами. КНДР хотела бы получить российское содействие в модернизации и реконструкции четырех электростанций, металлургического комбината им. Ким Чака, нефтеперерабатывающего завода “Сынни” и других объектов, построенных в свое время совместными усилиями СССР и КНДР. Российская сторона в принципе была не против: соответствующую техническую предконтрактную работу по большинству объектов уже провели. Однако непонятно, где взять на модернизацию средства.

Нужны были кредиты, хотя бы на некоторые коммерчески взаимовыгодные проекты. Однако прежде надо урегулировать вопрос о старой задолженности советских времен: без ее реструктуризации по правилам Парижского клуба предоставить новые кредиты невозможно. Включение в Московскую декларацию фразы о том, что новые проекты будут реализовываться “на основе урегулирования проблем прошлого в двусторонних расчетах” означало, что взаимопонимание на этот счет достигнуто. По линии Минфинов двух стран были начаты интенсивные переговоры, уже позволившие выверить общую сумму основного долга (4,6 млрд руб. в ценах 1990 г.).

Однако на весь список возможных проектов собственно российских средств явно не хватило. С этой точки зрения весьма знаменательно впервые выраженное северокорейской стороной в декларации “понимание” намерения России поискать внешние источники финансирования сотрудничества, в том числе, в Южной Корее. Последней уже предлагалось зачесть российское содействие КНДР в счет погашения российского долга Южной Корее. Таким образом, Сеул наиболее дешевым для себя способом помогает северным соотечественникам в рамках “политики солнечного тепла” президента Ким Дэ-чжуна и решит проблему российского долга РК.

В феврале 2001 г. в ходе российско-южнокорейского саммита в Сеуле южнокорейцы обусловили рассмотрение этой идеи официальным согласием с ней Севера – и мы его получили. Конечно, время для ее реализации было не лучшее, опять же из-за сложностей в отношениях в треугольнике Вашингтон – Пхеньян – Сеул. Было бы удивительно, если бы США захотели помогать укреплению российских позиций путем одновременного урегулирования проблем ее отношений с обеими Кореями, а Ким Дэ-чжун явно был не в состоянии противостоять как внешнему, так и внутреннему (со стороны оппозиции) давлению на этот счет.

Отрадно в этом контексте то, что Россия не поддалась искушению разыгрывать карту своего военного сотрудничества с КНДР. Несмотря на многочисленные “утки” (очевидно, тех, кто хотел бы вызвать ревность американцев и южнокорейцев, чтобы они “надавили” на Россию в целях ограничения ее связей, и не только военных, с “государством – изгоем”), видимо, в ходе данного визита тема военного и военно-технического сотрудничества вовсе не обсуждалась (хотя, разумеется, это не исключает планомерной работы в рамках имеющихся возможностей на экспертном уровне).

Во всяком случае, непохоже, что Ким Чен-ир ехал в Москву с намерением получить военную помощь (косвенно об этом свидетельствует и состав делегации). Задачи у Ким Чен-ира, по нашему мнению, были другими:

– выход на международную арену в качестве полноправного участника решения серьезных геополитических проблем;

– изучение опыта соседей применительно к экономическим задачам собственной страны, подключению ее к глобальному сотрудничеству;

– прорыв в отношениях с давним другом и соседом;

– повышение авторитета КНДР в отношениях с теми странами, которых она пока воспринимает как своих противников, но с кем настроена договариваться.

Ким Чен-ир, как мы считаем, проделал длинный путь не зря. Более того, учет им российского опыта общественного развития может повлиять и на развитие самой КНДР. По возвращении из первой поездки он написал директивную статью, давшую старт (с июля 2002 г.) попыткам реформ в КНДР.

“Русский медведь” и “корейский тигр”

В начале XXI в. возрастает важность полномасштабного сотрудничества с Южной Кореей. В ноябре 2002 г. исполнилось 10 лет Договору об основах отношений двух стран. После весьма эффектного старта отношений в начале 1990-х гг. эйфория быстро прошла, хотя поначалу казалось, что вновь установленное “на основе общих ценностей свободы, демократии, уважения прав человека и рыночной экономики” партнерство безоблачно, так как между нашими странами действительно не было и нет реальных противоречий. Москва пошла навстречу претензиям РК в вопросе о сбитом в 1983 г. южнокорейском “Боинге”, рассекретив и передав в ИКАО все соответствующие документы и материалы, открыла для Южной Кореи архивные документы о начале корейской войны, которые вроде бы работали в пользу ее южно-корейской версии… Однако РК не получила от России главного, на что рассчитывала, – содействия в объединении Кореи на южно-корейских условиях. Не прибавило взаимопонимания и не всегда достаточно уважительное отношение южнокорейцев к России, попытки отодвинуть вчерашнюю сверхдержаву от урегулирования корейских проблем, оставление без внимания наличие у России своих законных интересов в этом вопросе.

Объем торговли, динамично развивавшейся в начале 1990-х гг., даже в лучшие годы так и не превысил десятой части от оборота РК с Китаем. Ее товарное наполнение не слишком выгодно для нас: