class="p1">Понятно, что реализация этих проектов зависела от источников финансирования. Возможностей для выделения кредитов у российской стороны не было, и это корейской стороне было хорошо известно. Более того, предстояло урегулировать (очевидно, путем реструктуризации) проблему северокорейской задолженности советских времен (основной долг – 3,8 млрд переводных рублей по состоянию на 1991 г., но общая сумма платежей с учетом процентов подлежит согласованию), о чем также шла речь в ходе российско-северокорейского саммита.

Очевидно, России надо было объединить усилия с другими членами мирового сообщества, заинтересованными в стабильном развитии КНДР, для реализации упомянутых и других проектов. Такое сотрудничество (его принято называть трехсторонним, имея в виду, прежде всего, участие Южной Кореи, но на деле речь может идти и об участии Японии, Китая, ЕС, США, а также международных финансовых институтов) представлялось весьма перспективным и взаимовыгодным. Как показали переговоры в Пхеньяне, в целом северокорейцы в принципе готовы к такой постановке вопроса. Особое внимание было уделено проекту восстановления транскорейского железнодорожного сообщения и организации транзита грузов из Южной Кореи по Транссибирской железной дороге. Север и Юг Кореи позднее в принципе договорились о восстановлении железнодорожного сообщения, и данный проект оказался в центре внимания российской стороны[303].

Говорилось и о сотрудничестве в гуманитарной сфере; например, северокорейцы были заинтересованы в обновлении учебников русского языка для студентов и школьников КНДР. Не исключались возобновление обмена студентами, другие формы сотрудничества в области науки и образования, культуры и здравоохранения, социального обеспечения, права, охраны окружающей среды, туризма, спорта и др.

Впервые за многие годы состоялись контакты и с северокорейскими военными, что важно и с политической точки зрения с учетом той роли, которую они играют в северокорейском обществе. Восстановление контактов по этой линии способствовало выравниванию военного баланса на Корейском полуострове (в последние годы менявшегося не в пользу КНДР), а значит, укреплению стабильности и повышению безопасности. Россия же не намерена ущемлять чьи-либо законные интересы или “вытеснять” кого-либо из корейского и регионального процессов. Наши цели транспарентны и вполне совместимы с целями других региональных “игроков”. Достигать их мы предлагаем вместе всем странам, заинтересованным в мире, стабильности и процветании стран на Корейском полуострове.

Поворот корейской политики России на рубеже веков[304]

Активность российской дипломатии в корейском вопросе – одна из примет путинской внешней политики – имела результатом заслуженный рост нашего авторитета не только в Азии, но и в международном масштабе.

Переосмысление подходов к Корее далось нелегко. Оно стало уже вторым за менее чем десять лет. В 1990-х гг. четких критериев российских интересов на Корейском полуострове выработано не было прежде всего в силу кризиса самоидентификации России на мировой арене, поэтому корейскими проблемами в Москве занимались по остаточному принципу. В условиях ограниченной ресурсной базы внешней политики Россия, сохранившая вопреки распространившемуся на Западе мнению потенциальные рычаги влияния на корейскую ситуацию, не прибегала к ним, потому что ситуация с точки зрения российских интересов того не требовала.

Объективности ради надо отметить, что спад в двусторонних отношениях произошел еще в советское время из-за “обиды” Пхеньяна в связи с установлением Москвой дипотношений с Сеулом (1990 г.)[305]. Однако процессы демократизации в России, прекращение льготной помощи КНДР вызвали еще большее отчуждение между двумя странами.

Приход к власти в Пхеньяне нового руководителя – Ким Чен-ира, – в отличие от своего отца не имевшего личных счетов с советскими руководителями, а также интенсификация американо-северокорейского диалога заставили нас по-новому взглянуть на ситуацию. Без нормальных добрососедских отношений с КНДР (как бы в России ни оценивали социально-политическое устройство этого детища советской системы), учета ее законных интересов, взаимодействия с ней не только в двусторонних делах, но и на международной арене национальные интересы России оказываются ущемленными, а стабильность в соседнем с нашими границами регионе отнюдь не укрепляется.

Россия исходит из того, что возможное в будущем мирное самостоятельное объединение Кореи должно иметь результатом появление у России процветающего соседа и дружественного партнера, а потому целиком поддерживает национальное примирение в Корее.

Исходя из этой посылки, к приоритетам и средствам политики России на Корейском полуострове относятся:

– недопущение роста напряженности и военного противостояния на Корейском полуострове, распространения здесь оружия массового уничтожения;

– укрепление связей с Пхеньяном, нацеленное не только на сохранение северокорейской государственности, но и на вывод КНДР из изоляции, ее социально-экономический прогресс;

– всемерное развитие сотрудничества с Республикой Корея как с экономически и политически приоритетным партнером в Азии и в решении глобальных проблем;

– противодействие попыткам кого бы то ни было добиться доминирования в корейских делах, что опять же чревато дестабилизацией;

– вовлеченность в корейское урегулирование, в том числе на многосторонней основе;

– координация усилий по корейской проблематике со всеми международными “игроками”.

Подтверждением весомости заявки России на восстановление роли в корейском урегулировании, поддержании мира и стабильности, содействии примирению в соседнем с ней регионе стала интенсивная дипломатия и в отношении Южной Кореи. С начала нового века наша политика на Корейском полуострове вновь стала “стоять на двух ногах”. Чрезвычайно важно было устранить все недоразумения и развивать искреннее партнерство и с Сеулом, и с Пхеньяном.

Несмотря на то, что прошло уже более десяти лет после установления дипломатических отношений между Республикой Корея и Россией (тогда еще Советским Союзом), в Южной Корее нашу страну до последнего времени воспринимали с опаской. В ней все еще видели наследницу советской империи, “союзницу противника” – КНДР, – а позднее – еще и непонятную, непредсказуемую страну, в которой льется кровь, царит нестабильность, растет разрыв между богатыми и бедными, правят бал коррупция и мафия. Именно поэтому на протяжении 1990-х гг. РК не особенно форсировала сближение с Россией, и надежды начала десятилетия на формирование крепкого взаимовыгодного партнерства оказались нереализованными.

Не обошлось без разочарований и в России: наших политиков обижало пренебрежение, восприятие в РК России только как средства давления на Северную Корею, попытки поучений, деловых людей – нежелание южнокорейцев инвестировать, вести дела на долгосрочной основе и т. п. Отношения между двумя государствами, народы которых исторически испытывают друг к другу взаимную симпатию, хотя оставались и вполне добрососедскими, невраждебными, но и не характеризовались особой доверительностью, взаимной уступчивостью во имя общих результатов.

В этих условиях важнейшим фактором исправления положения в двусторонних отношениях России и Южной Кореи и в повышении роли России в укреплении мира и стабильности на Корейском полуострове стала саммитовая дипломатия. Сразу после своего избрания В. В. Путин в течение 2000 г. несколько раз общался с президентом РК Ким Дэ-чжуном по телефону, провел два “минисаммита” в рамках многосторонних мероприятий (сентябрь, Нью-Йорк; ноябрь, Бруней).