Атаман Савин, как местный олигарх, немного подправил традиции свадебного обряда и вместо своего довольно большого дома, решил играть свадьбу в трактире, где уместилось значительно больше народу, чем в доме, да и гостей обслуживать было куда удобней. Тем более на свадьбу кроме станичников приехали компаньоны Савина по торговому делу — гильдейские купцы.

Когда гости расселись в трактире за столы, начались поздравления и вручение подарков с отдарками. Я подарил названной сестре красивый бизилик — серебряный браслет с травленым орнаментом, а Семёну вручил черкесский кинжал, богато отделанный серебром. Этот кинжал мне достался как трофей с убитого хунхуза из засады в распадке у истока реки Дактунак.

Джунг Хи и Мэй вручили Анфисе красивое и дорогое ожерелье из белого жемчуга, а Семёну револьвер, тот самый в 4,2 линии Смит-Вессон тульского производства, которым Джунг пытался отбиться от цинских всадников. Это подарок вызвал дикий восторг у Семёна Савина и дружную зависть всех казаков. В Приамурье такое оружие практически не поступало, и было на вооружении только у офицеров. Джунг Хи данный револьвер достался по случаю, как оплата за услуги лечения, и как выяснилось, метко стрелять он из него не умел. В преследователей стрелял больше для того, чтобы их задержать, а не попасть. Поэтому по моему совету Джунг Хи легко с ним расстался в качестве подарка для жениха, при этом приобрёл хорошую репутацию у казаков: понимающий и не жадный.

Не меньший восторг на свадьбе вызвал ещё один подарок от меня. Когда Анфиса спросила меня после получения всех подарков, не забыл ли я об обещании написать для неё песню о любви казачки к казаку, пришлось радовать молодых музыкальным подарком. Тётка Ольга Селевёрстова и её снохи Ульяна и Елена, с которыми я разучивал этот музыкальный подарок, смогли удержать его в тайне. Поэтому когда они после моего объявления о новой песне, написанной мною специально для названной сестры к дню её свадьбы втроём вышли перед столами, куда степенно выходили гости и поздравляли молодых, в трактире наступила тишина. Песню начала тётка Ольга своим низким грудным голосом:

Здесь вступили вторыми голосами Ульяна и Елена, и песня взмыла вверх:

Казачки пели мощно, красиво и завораживающе. Когда к третьему куплету песню поддержали все играющие на свадьбе музыканты, то исполнение зазвучало ничуть не хуже исполнения этой песни в кинофильме «Кубанские казаки» или кубанским хором в моём времени. Эта замечательная мелодия, созданная Исааком Дунаевским на стихи Михаила Исаковского и Михаила Вольпина, завоевала в начале 1950-го года сердца миллионов советских людей. Особенно сердца женщин. Сколько себя помню, когда приезжал к деду и бабушке в посёлок Черняево, так станицу переименовали в советские времена, за праздничным столом данная песня звучала обязательно. После свадьбы Семёна и Анфиса песня стала суперхитом казачек станицы Черняева и быстро распространилась по Приамурью. А в день свадьбы, когда тётка Ольга и её снохи закончили песню, сначала наступили звенящая тишина и только через несколько секунд трактир взорвался криками восторга.

Не хорошо заниматься плагиатом, но некоторые песни, по моему мнению, могли бы зазвучать и намного раньше, даря радость людям в этом времени. Я же не искал какой-то материальной выгоды. Такими мыслями я успокаивал свою многогрешную душу за очередной грех. Простите меня будущие авторы и композиторы за то, что я украл ваши песни.

День свадьбы Анфисы и Семёна запомнился мне ещё одним событием, которое сильно повлияло на моё сознание и душу. Когда я с Джунг Хи и Мэй поздним вечером первого дня свадьбы на тарантасе вернулись домой на мой хутор, Джунг Хи после того как Мэй засопела в своём отгороженном углу, попросил выйти меня на улицу, где у нас на лавочке состоялся непростой разговор.

— Тимофей, мне тяжело начать говорить, — начал Джунг Хи, когда мы сели рядышком на лавку перед домом. — Ты спас жизнь мне и моей внучке, и с горы прожитых лет я вижу твои чувства к ней и её ответные чувства. Но как бы мне не было тяжело, я вынужден сказать — нет!

Я, повернув голову, посмотрел в глаза Джунг Хи, который продолжил говорить, не отводя своих глаз.

— Ты плохо знаешь наши обычаи, поэтому не смог рассмотреть определенной информации, которая содержалась в одежде Мэй Лин. В Чосон одежду белого цвета запрещено носить простым корейцам, а вышивка золотыми нитями или аппликация кымбак из золотой фольги разрешена только членам королевской семьи. Я не всё тебе рассказал, Тимофей.

Как-то постаревший на глазах Джунг Хи замолчал и более тихим голосом продолжил.

— Мэй Лин, мой «весенний цветок» действительно моя внучка, но она не дочь погибшего Чхон Пок и его жены Чжу. Мэй ребёнок моей дочери придворной дамы Ли ранга гвиин из павильона Нэандан, одной из любимых наложниц вана Коджон двадцать шестого короля династии Чосон.

«Вот это номер, — промелькнуло у меня в голове. — Это получается, что Мэй корейская принцесса?!» В подтверждение моих мыслей Джунг Хи продолжал тихо-тихо говорить, чуть ли не шепотом.

— Мэй дочь вана Конджон. Когда я выступил против королевы Мин и проиграл, мне не удалось вывести из королевского дворца дочь, но я смог выбраться вместе с годовалой внучкой. Благословенное небо спасло моего сына Чхон Пок и его жену Чжу, их не было в тот день во дворце. Нам удалось объединиться и бежать из страны. Для всех посторонних Чжу стала матерью Мэй, а Чхон отцом. Своих детей они не могли иметь из-за неудачных первых родов Чжу. О своём настоящем происхождении Мэй Лин ничего не знает.

В этот момент мне послышался какой-то шум, а краем левого глаза отметил смытое движение за углом дома.

«Кажется, Мэй подслушивала!» — подумал я, но вслух ничего не произнёс. Между тем, Джунг Хи, ничего не заметив, продолжал своё повествование.

— Я не знаю, что нас ждёт в Японии, Не знаю, сможем ли мы укрыться от гнева королевы Мин. Но если случится чудо, и нас призовёт к себе король, я не смогу противиться его приказу и не смогу оставить отца без дочери. Хотя роль дочерей вана от наложниц не особенно завидная.

Джунг Хи положил свою левую ладонь на мое правое колено и сильно сжал его.

— Тимофей, если бы Мэй не была дочерью вана, я тебе сказал бы — ДА! Я тебя сильно уважаю как воина и люблю как сына. Если сможешь, прости меня.

Джунг Хи замолчал. Молчал и я, переваривая полученную информацию. Надо было, что-то сказать, но я не знал что говорить. В конце концов, я, положив ладонь свою сверху, на державшую моё колено ладонь корейца и чуть сжав её, сказал:

— Спасибо за доверие, Джунг Хи. Я никому не скажу об этом. Как только по реке пойдёт оказия до Благовещенска или Владивостока, я помогу вам с Мэй уехать. А любовь? А любовь, пусть останется!

Через три месяца после этого разговора, когда я провожал с касьяновским обозом Джунг Хи и Мэй, последняя порывисто обняла меня за шею, и, неумело поцеловав в губы, прошептала на ухо: «Я буду ждать тебя, мой Тимохей».