воли разрослось в чувство, которое относилось уже не только к тем, кто погиб на его глазах, но даже к тем, чьей гибели он не только не видел, а даже не знал о ней. Это чувство все росло и росло и, наконец, стало таким большим, что из страха за свою жизнь превратилось в гнев. И этот гнев душил сейчас Мамина. Он лежал в вырытой кем-то другим, не для него, щели и думал о фашистах, которые повсюду, на берегах Буга и Мухавца, насмерть выкашивали сейчас пулеметами одного за другим, жизнь за жизнью. Сейчас он ненавидел этих немцев так, как когда-то возненавидел «этих из строительного вагончика». Большей ненависти Мамин не знал, и, наверное, ее и не было в его природе. Еще два дня назад он дрожал под ударами мин, сидя под окном в зале ожидания, но сегодня, он дал себе право нарушить необдуманную клятву впредь не убивать!

Дерзким броском Мамин, Поярков, Стебунцов, Летун, Кудинов, Лившиц и еще четверо бойцов вплавь начали форсировать рукав Мухавца. Лиза со Славкой плыли позади. Вначале маневр для немцев был неожиданным, но вскоре ожили их пулеметные точки на валах противоположного берега. За спиной у бойцов были пистолеты-пулеметы МП-38, захваченные у немцев, но воспользоваться ими сейчас они не могли. Оставалось рассчитывать на огонь прикрытия остатков группы Шугурова и бойцов второй группы. Сквозь плотную стрельбу противника Мамин не мог не заметить, что ответный огонь наших ребят становится реже.

Поярков увидел слева запруду из деревьев.

– Лемыч, давай туда, – перекрикивая шум, сказал Саня.

Группа поплыла туда, чтобы под укрытием выбраться на берег. Но здесь они столкнулись с проблемой. К деревьям невозможно было подобраться. На два метра путь к стволам заслоняли трупы. Разбухшие и свежие; в гимнастерках, перетянутыми ремнями и просто в исподнем; изуродованные, побитые о корни и ветки и целые, как живые, с открытыми глазами, уставившимися в небо; были и подтонувшие неглубоко и сквозь прозрачную верхь воды провожавшие взглядом проплывающих мимо людей из двадцать первого века. С трудом продираясь между мертвыми телами, то и дело хватая ртом речную воду, соленую от крови, группа выползла на берег.

Но береговая линия на этом участке находилась под жестким контролем с высоты ПКТ-145 солдатами фон Паннвица. Мамин и его товарищи скинули автоматы и открыли огонь, не поднимая головы, в направлении пулеметов.

Внезапно, огонь пулеметов на ПКТ-145 стих. Это бойцы группы Шугурова на крепостном валу решительным броском гранатами подавили три пулеметные точки противника. Группа Мамина ринулась к ним. Отряд стал накапливаться в левом и правом бетонных капонирах, находящихся на этом пункте. В левом капонире теперь оставались, кроме Мамина и его товарищей, только Кудинов, которого ранило в грудь и Лившиц. Четверо бойцов осталось неподвижно лежать на берегу.

Лиза перевязала рану Кудинов бинтом из индивидуального пакета, но он слабел на глазах.

– Где Мамин, – с хрипом спросил майор.

Мамин подполз к Кудинову.

– Скажи, мы победим? – еле слышно спросил Кудинов.

– Да, мы победим.

– Когда …войне…кон…, – Кудинов не договорил, его взгляд стал угасать и Мамин испугался, что не успеет ответить ему на этот вопрос, а он очень хотел, чтобы майор, умирая, знал, когда кончиться война, и Алексей, схватив Кудинов за голову почти прокричал ему:

– Май 45-го.

– Долго…, – прошептал Кудинов, повалился на бок, пальцами выдернул клок порыжелой и влажной травы и затих.

***

26 июня 1941 года, Брестская крепость, утро.

Под прикрытием бетонных навесов бойцы приводили себя в порядок. Протирали и очищали от песка оружие, готовили к бою гранаты.

Семен наткнулся на труп женщины. Она была одета, несмотря на лето, в меховую шубку, убита в голову. Поярков опасался, что страшная картина боя деморализует ефрейтора. Но вид убитой женщины, жены какого-нибудь командира, пытавшейся выйти из осажденной крепости, взяв с собой самое ценное, что было: шубку, совсем иначе повлиял на Семена. Ему невольно пришла в голову мысль: фашисты это могут сделать с матерью, сестрой, любимой Лизой. Теперь он называл про себя ее так! От злости и ненависти к врагу крепче сжались пальцы рук. Взгляд стал острым! От Пояркова не ускользнули эти перемены.

– С этот момента, принимаю руководство операцией на себя, – вдруг заявил Поярков.

Возражать никто не стал.

– Киньте мне маяк, отцы командиры, шо дальше, – проговорил Сашко, разглядывая в бинокль позиции немцев.

– Задача: прорыв к сухому долу за валами, – спокойно сказал Поярков, рассовывая гранаты за пояс.

– Санчес, почему мы пошли через крепость, а не вышли сразу в город? – спросил Мамин, улучив момент, когда рядом был только Летун.

– Там либо погибли либо в плен попали. А здесь мы можем и должны прорваться. Как только пройдем внешнее кольцо, в дело вступит Славка. Он нас проведет в город. Бесболезненно.

– Вот шлимазл, – проскрипел Лившиц. – Ему на кладбище уже два года прогулы пишут.

– Что ты там увидел, Сашко? – спросил Мамин.

– Да вон ту поганку, – Сашко поправил бескозырку и, чуть приподнявшись, показал пальцем на немецкого офицера, стоящего открыто на бруствере с биноклем.

– Не высовывайся, – успел только крикнуть Поярков.

Но Сашко уже летел навзничь на дно капонира, пронзенный пулей снайпера. Все, кто был в капонире подбежали и сгрудились над морячком.

– Вот те и маланские мансы, – глядя вверх, сказал Сашко, и умер.

С боем прорвали первое кольцо осады и двинулись в направлении на Брест к внешнему валу. На подступах к нему, фашисты накрыли группу ураганным артиллерийско-минометным огнем. Группа укрылась в сухом доле.

– Ты видал, как Летун воюет? – во время передышки спросил Поярков.

– Не до этого было. А что?

– А мне до этого. Я еще с вокзала наблюдаю за ним. Профессионально двигается, бой ведет короткими очередями, использует перекаты и кувырки. Не жалел гранат в ближнем бою. И вообще, показал обученность военному делу. Откуда?!

– Ну, он же летчик. Учился, воевал. Санчес, ты со своими гэбистскими штучками всех на карандаш берешь. Здесь не 21 век. Сам говорил, какие люди. Так чего сомневаешься?

Поярков в ответ улыбнулся и пожал плечами.

Прорваться удалось только к утру 27 июня. У Семена было легкое ранение плеча, Лиза его перебинтовала еще во время боя. Остальные были незначительно посечены осколками. В основном пострадала форма. Теперь она вся расползалась и свисала клочьями.

Дальше двигались вдоль высохшего русла реки. Потом лесом. Молчали. Каждый думал о своем. Позади не переставало грохотать сражение. Крепость продолжала неравный бой с 45 отборной дивизией вермахта.

Удивляясь тому, как легко и быстро идет Санчес, Мамин шел следом за ним, перевешивая автомат с левого плеча на правое