Вина была в том, что она не захотела сохранить для себя мир и независимость ни одним из двух возможных путей: или уместной уступкой Германии, или военным союзом с нами.

В своем продвижении по Западной Украине и Западной Белоруссии наши войска чаще имели проблемы с материальной частью — техника порой барахлила, чем с противником. Хотя бой за Гродно обошелся нам в 57 человек убитыми и в 19 подбитых танков.

Да, иногда приходилось и сражаться… Порой — с польскими частями, а порой — с польскими карательными отрядами, пытающимися подавлять выступления украинцев и белорусов, рвущихся к своим освободителям.

20 сентября моторизованная группа комбрига Розанова у местечка Скиделя обнаружила польский отряд, занимавшийся расстрелами мирных жителей. БТ группы успели проскочить по подожженному карателями мосту, а плавающие танки форсировали реку Скидель самостоятельно. Упорный полуторачасовой бой закончился к вечеру, и в плен вряд ли кого-то взяли — среди 17 убитых белорусов было двое мальчишек, и не думаю, что бойцы щадили даже тех убийц, которые поднимали руки…

Бывало, войска сталкивались уже только с трупами — как это вышло с солдатами немецкого танкиста Меллентина. Войдя — и тоже после упорного боя — в Бромберг (Быдгощ), они увидели на улицах сотни трупов немцев — жителей города, которых поляки перед отступлением умертвили….

Но польское сопротивление быстро сходило «на нет»…

И случались нежелательные «огневые контакты» уже советских и немецких солдат. Особенно напряженной получилась стычка подо Львовом… »

В Берлине с нашим военным атташе Беляковым был на связи начальник Отдела обороны страны в оперативном руководстве вермахта Вальтер Варлимонт… В Москве с нашими военными связь шла через военного атташе Эрнста Кестринга, уроженца Москвы…

20 сентября у Кестринга выдался тяжелый день, но еще более горячим он был для русских и немцев в районе Львова. Немцы уже вошли по сути в Львов, но туда же вошли и наши…

Как водится, каждый считал, что город занял он, тем более что немцам Львов отдавать не хотелось. Понять их было можно — они ведь шли к Львову с настоящими и нелегкими боями — не то что советские танковые части.

В стычках наши принимали немцев за поляков. 19 сентября две разведывательные бронемашины были обстреляны солдатами 1-й горной немецкой дивизии и сами открыли огонь. Немцы потеряли 5 человек, а обе машины сгорели вместе с экипажами.

Но вскоре по личному указанию Гитлера вермахт отошел на 10 километров западнее Львова— на линию временной демаркации…

А части генерала Гудериана в Бресте спокойно ожидали подхода наших частей — по договоренности демаркационная линия проходила по Бугу, и крепость Брест должна была отойти к нам. К 20 сентября туда приехал молодой русский парень на бронеавтомобиле — офицер связи. Позднее прибыл и комбриг Кривошеин — для приема района.

Два танкиста быстро нашли общий язык, хотя он и оказался французским, которым оба владели. Немцы провели в цитадели прощальный парад, флаги над крепостью сменились, и к вечеру 22 сентября штаб Гудериана был уже в Замбруве и приступил к расформированию корпуса.

Кампания шла к концу. В ходе ее потери немецких войск составили примерно 45 тысяч человек, из них десять с половиной — убитыми.

Через месяц, 31 октября 1939 года, Молотов в своей речи заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру…

И это было правдой…

Принято считать, что 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Однако, как точно определил Молотов в речи 17 сентября, 1 сентября началась всего лишь германо-польская война. И если бы не безответственность Англии и Франции, то к концу сентября она бы закончилась. И в Европе восстановился бы мир.

Да, все могло бы ограничиться войной германо-польской. Но 3 сентября началась уже и мировая война — после объявления Англией и Францией войны Германии.

А точнее — не войны, a drole de guerre, «странной войны»…

ПРОЙДЕМСЯ по улицам «военного» Парижа осени 1939 года… А в проводники возьмем Николая Пальгунова — благо и мы с ним уже знакомы, и он с Парижем знаком отлично…

Хотя проще, пожалуй, будет просто послушать его рассказ о тех днях.

Итак, спросим:

— Ну и как же изменилась жизнь в Париже с началом войны, Николай Григорьевич?

— Очень мало… Каждый занимался своим делом. Магазины торговали как обычно: никто не делал запасов сахара, кофе, консервов. Однако с первого же дня войны были приняты меры к экономии продовольственных благ: два дня в неделю бакалейные лавки не продавали шоколада, один день не продавали кофе, два раза в неделю в ресторанах ограничивали меню… Но купить вместо одной плитки шоколада две не возбранялось…

Леопольд же Эмери, приехав в Восточную Францию в октябре, был поражен, увидев ночное зарево над фабричными трубами всего в нескольких милях от «фронта»…

Так «воевала» Франция в 1939 году…

А вот тут я сделаю небольшую оговорку… Хотя автор и пользуется самыми различными печатными источниками самым широким образом (а как же иначе он, живущий в XXI веке, может узнать о том, что происходило задолго до его рождения), автор очень не склонен лишний раз так или иначе уводить внимание читателя в реальные годы, следующие за годом сороковым…

Ведь автор намерен с ноября сорокового года описывать уже не тот мир, который сложился реально, а тот, который вполне мог бы быть!

И поэтому прямые ссылки на источники, скажем, шестидесятых годов реальной истории, для автора нежелательны. Но на этот раз я — единственный, очевидно, раз — отступлю от своей собственной установки и с прямой ссылкой на третий том «Истории дипломатии», изданной Политиздатом в 1965 году реальной истории, приведу цитату со страницы 788-й: «Дыхание приближавшейся опасности чувствовалось и в западных столицах. В Париже на улицах рыли траншеи, витрины магазинов закладывались мешками с песком».

Но компетентный очевидец дает принципиально иную картину Парижа. Так зачем «историки ЦК КПСС» врали? Лично я — хотя и понимаю, зачем, но все же — в толк взять не могу… Тем более что книга Н. Г. Пальгунова «Тридцать лет» была издана тоже Политиздатом, и на год раньше — в 1964 году реальной истории…

И я думаю — что было бы, если бы мы всматривались в жизнь и ее реальности без предубеждений, без «подсюсюкивания», а с пониманием и учетом этих реальностей? Возможно, тогда и реальные сороковые годы, и реальные девяностые годы были бы для России и всего мира иными — более умными и человечными?

Такими, о которых автор намерен со временем рассказать…

А пока мы — все еще в реальном 1939 году…

И, надо сказать, что в этом году французы… тоже «наступали», о чем в какой-то момент много шумели все западные газеты.

Впрочем, это было не столько наступление, сколько выдвижение французов за линию франко-германской границы в районе Саара. 9 сентября десять дивизий 2-й группы армий проникли в предполье германского Западного вала (союзники называли ее «линия Зигфрида») на фронте шириной 25 километров на глубину до 7—8 километров (по другим данным на фронте 32 километра глубиной 3—8 километров) на участке Шпихерн, Хорнбах.