Он взял сумку и быстрым шагом направился к больнице. Конечно, часы посещения давно прошли, но на подобные нарушения персонал смотрел сквозь пальцы, и он не сомневался, что Линн еще здесь. Как бы то ни было, ему хотелось снова увидеть Джули, возможно, поставить для нее музыку, рассказать о Бренде. А может быть, просто посмотреть на нее.

Он оказался прав: Линн еще не ушла. Когда Майкл вошел, она улыбнулась. Он поднял брови, без слов спрашивая, не произошло ли каких-то перемен. Она пожала плечами и покачала головой. Он взглянул на Джули: кровоподтеки почти сошли и, поскольку теперь на лице не отражалось никаких эмоций, не было гримасы боли, сохранявшейся сразу после аварии, — она выглядела моложе. И стройнее. Собственно, ее тело едва поднималось над поверхностью матраса. Она казалась умиротворенной, и Майкл невольно отвернулся. Ему не хотелось думать, что она нашла упокоение.

— В конечном итоге от Джеймса я так ничего и не привез. Я обдумал твои слова и провел в доме у Бренды больше времени, чем собирался.

Линн, кивая, перебирала компакт-диски. Затем вынула из сумки зеленый кардиган.

— Я подарила ей его много лет назад, — прошептала она.

— Неудивительно, что у него ее запах, — отозвался Майкл.

Линн положила кардиган рядом с Джули и улыбнулась:

— Ну, так с какой музыки мы начнем?

Христофор, как это уже было однажды, созвал участников своей группы и попросил их следовать за ним. Ему казалось, что Джули, Габриель и Ивонна ощущают его грусть, его страх. Он шел между Кевином, покрытым синяками и озлобленным, и Габриелем — чтобы не допустить еще одной вспышки насилия. Хотя Кевин вряд ли смог бы затеять стычку: кисти рук и голова у него были забинтованы и он шел медленно, прихрамывая. Люди, попадая сюда, оставляли на земле физическую боль, какую испытывали при жизни — или, в случае с Кевином, при смерти, — однако, если что-то случалось с ними здесь, у ангелов, новая боль никуда не девалась.

Клемитиус по этому поводу выразился так: «Мы не должны поощрять весь этот вздор, связанный с диссоциацией». Так что Кевину в ближайшее время предстояло пострадать.

Остальным членам группы на это было более чем наплевать. Они предпочитали помалкивать. Джули тронула Христофора за локоть, когда они шли по коридору, направляясь к той же двери, через которую выходили во двор в первый день своего здесь пребывания.

— Как вы? — шепнула она.

У него во рту так пересохло, что он не смог ответить, а потому лишь улыбнулся в ответ, тронутый ее участием.

Свет на улице был чудесный. Полный свежести воздух обещал начало чего-то нового. Христофор сделал глубокий вдох. Он никогда не уставал радоваться свету, даже когда происходящее совершенно с ним не вязалось. Как и в прошлый раз, другие группы и другие ангелы выстроились полукругом, и Христофору пришло в голову, что он смутится, когда Петр вызовет его. Усмехнувшись себе под нос, он подумал, как это забавно: можно прожить тысячу лет или даже больше, научиться находить смысл чужих жизней, развить в себе способность к самопознанию и к проникновению в суть всего происходящего во вселенной — и вдруг вспомнить, что в глубине души ты сам весьма робок.

Петр появился, выйдя из притихшей, но внимательной толпы. Мертвые постояльцы смотрели на него без особого любопытства. Теперь они все посещали психотерапевтические группы и хорошо отдавали себе отчет в ограниченности своих возможностей. Они отчасти утратили способность удивляться. Петр оглядел собрание. Все еще больше притихли. Пришел Клемитиус и встал рядом с Христофором и Кевином, пристально вглядываясь в Петра. Вид у него был точно такой же, как и на групповых сессиях, — самодовольный и несимпатичный. Когда Петр заговорил, Христофор сделал шажок в его сторону.

— Снова здравствуйте, — мягко приветствовал всех Петр. — Насколько я помню, совсем недавно я говорил, что подобное собрание — случай исключительный, и тем не менее мы с вами опять здесь. — Он осмотрелся по сторонам. — Данный… эксперимент… по части психологической поддержки не всегда идет у нас гладко. Как и в случае других далекоидущих начинаний, он выявляет в нас самих не только самое лучшее, но и самое худшее. — На какой-то миг его взгляд остановился на Габриеле и Христофоре.

— Иногда, когда мы смотрим на мир, нам кажется… — Он умолк. — Но нет, нечего винить мир. Люди и ангелы имеют куда больше общего, чем мы предполагали. И в конечном итоге все мы стараемся найти смысл того, что делаем. Люди ищут его на земле, мы ищем его в тех задачах, которые ставит перед нами Бог. Но наверное, лучшие из нас те, кто живет и без готовых ответов. Жить, не зная, в чем истина, не зная, что с нами будет дальше, — это экзамен, который предстоит выдержать каждому. Находя ответы, разрешая конфликты…

Тут он заговорил еще тише:

— Это своего рода прибежище, возможность уйти от такой восхитительно непонятной вещи, как жизнь. И когда мы выполняем свою работу плохо — мы, скверные психотерапевты, которые хотят переписать человеческую жизнь, словно она рассказ из детской книжки, или ложные боги, которые шлют людям нелепые заповеди, чтобы те, живя по ним, творили дурные дела, — тогда это неправильно… почти безнравственно. Жизнь бесценна. Прекрасна, бесценна и хаотична. И по ней нельзя бить молотком.

— Кажется, Петр выпил, — прошептал Клемитиус. — Даже как-то неловко.

Петр действительно был непохож сам на себя: он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Христофору не хотелось, чтобы это оказалось последним его впечатлением. Он сделал шаг навстречу Петру, надеясь напомнить ему, ради чего все собрались. Пытаясь ему помочь. Петр повернулся лицом к Христофору и поднял руку, останавливая его. Он смотрел ему в глаза и улыбался. Христофор замер.

— Еще не пора, — мягко осадил Петр. — Прошу прощения, мне совсем не хочется обременять вас своими путаными и, без сомнения, бесполезными мыслями, хотя… Мне кажется, мы должны чаще задаваться вопросом, чаще, чем привыкли: хорошо или плохо то, что мы делаем? — Он вздохнул. — Однако давайте вернемся к насущной проблеме. Мы здесь опять собрались по случаю изгнания. — Он повернулся к Христофору и его группе. — Вам, должно быть, известно, кого это коснется на сей раз.

Христофор сделал шаг вперед. Стоявшие позади него Габриель и Джули тоже шагнули за ним.

— Держитесь, — сказала Джули.

— Нет, Христофор, не вы, — сказал Петр. — Клемитиус, выйдите вперед. И прихватите, пожалуйста, с собой вашего убийцу.

Клемитиус не тронулся с места. Он просто стоял и таращил глаза. Потом он медленно повернулся к Христофору и Габриелю. Его пересохшие толстые губы дрожали.

Габриель пришел ему на помощь:

— Вон тот милый человек только что назвал ваше имя.

Клемитиус двинулся вперед. Кевин стоял как вкопанный.

Тишину нарушила Ивонна, которая почти прокричала:

— Простите, когда вы сказали: «Прихватите, пожалуйста, с собой вашего убийцу», вы имели в виду этого убийцу? Того, который убил меня, или, может быть, здесь есть и другие? Потому что, если есть другие, придется уточнять, а если нет, то его имя Кевин. Мы так и зовем его: Кевин Киллер. — И она с силой толкнула Кевина в спину.