же всё рухнуло — не было ни профессорского жалованья, ни возможности занять деньги в банке и у ростовщиков — повсеместно следовал отказ в кредите. Все кредиторы понимали бессмысленность ссужать деньгами «без пяти минут вдову»: как Хэрриет расплатится, если через несколько месяцев её мужа повесят?

Конечно же, жена могла перехватить немного денег у отца Джона — тот был жив и хорошо материально обеспечен. Но не вызывало сомнений нежелание отца содержать сноху и внучек. Причиной глубокого разлада между отцом и сыном, начавшегося двумя десятилетиями ранее, явился отказ отца финансировать постоянно растущие запросы семейства и неспособность Джона Уэбстера самостоятельно обеспечивать себя и семью. Хэрриет оказалась в январе 1850 года в финансовом тупике, а ведь ей предстояло не только содержать себя и дочерей, но и оплачивать услуги двух адвокатов!

Впоследствии Хэрриет рассказывала журналистам, что на момент ареста мужа имела собственные накопления в размере около 700$ — это была довольно значительная сумма, но её наличие не отменяло необходимости крайней экономии на всём. Других сбережений не было вообще, никаких доходов не планировалось. Пришлось закладывать драгоценности без особых надежд на выкуп, потом дело дошло до залога книг. Надвигался финансовый крах.

Джон Уэбстер, находившийся в тюрьме, разумеется, был в курсе происходившего с женою, но ничем ей помочь не мог. Причём его положение выглядело ещё более беспросветным — он находился в изоляции в каменном мешке, не имел возможности повлиять на происходившее и не в силах был помочь семье. А кроме всего этого ему грозила смертная казнь и несмываемый позор.

Было отчего приуныть!

26 января 1850 года окружной прокурор Паркер представил общественности окончательную версию обвинительного заключения. Эта внушительная работа вызвала вполне понятный интерес читающей публики, и притом не только в Массачусетсе. Многие газеты уделили этой новости подобающее внимание, а некоторые даже дали развёрнутые комментарии по тексту.

Большая статья в «The New York herald» в номере от 28 января 1850 года, посвящённая анализу оглашённого двумя днями ранее обвинительного заключения по делу о расследовании исчезновения Джорджа Паркмена. К началу 1850 года пугающие детали этой истории уже стали широко известны, что и превратило бостонское расследование в сенсацию общегосударственного масштаба.

Общее мнение комментаторов сводилось к тому, что обвинительный материал убедительно изобличает профессора Уэбстера и сложно представить, чтобы найденные в его лаборатории останки были подброшены кем-то посторонним. Примечательно, что Эфраим Литтлфилд в качестве возможного подозреваемого не рассматривался, очевидно, потому, что за ним по умолчанию оказался закреплён статус разоблачителя. Между тем, при непредвзятом рассмотрении дела, к действия этого человека должны были возникнуть определённые вопросы. Наверное, оптимальной линией защиты могла бы стать компрометация Литтлфилда, но в прессе той поры вопрос этот не поднимался и, по-видимому, никто из газетчиков в этом направлении не думал.

В целом же, авторы публикаций сходились в том, что суд предстоит напряжённый и тяжёлый для защиты профессора Уэбстера.

На протяжении февраля и первой половины марта 1850 года решались некоторые процедурные вопросы, появление которых было обусловлено сложностью и резонансностью дела. Общее мнение всех ветвей власти Массачусетса клонилось к тому, чтобы провести судебный процесс безукоризненно и избежать каких-либо эксцессов, недоразумений, переносов и т. п. неприятностей, способных запятнать репутацию властных структур штата. Подсудимый являлся человеком необычным, его предполагаемая жертва — тоже; эти люди олицетворяли собой элиту Новой Англии. Профессор Уэбстер символизировал элиту интеллектуальную, а Паркмен — предпринимательскую.

После обсуждения всевозможных вариантов организации процесса Верховный суд штата склонился к тому, чтобы забрать дело из окружного суда [такое право у него есть]. Считалось, что судьи Верховного суда — как наиболее компетентные и образованные — способны лучше прочих судей понять суть сложных научных экспертиз. Кроме того, Верховный суд рассматривает дела коллегией [группой судей], в то время как в окружных судах дело рассматривается одним судьёй, которому в помощь иногда назначается второй [т. н. «подменный» судья]. Мнение коллегии судей по такому сложному делу априори окажется более взвешенным, точным и непредвзятым, нежели суждение одного судьи, пусть даже очень компетентного и всеми уважаемого.

Для ведения процесса была выбрана коллегия из 4-х членов Верховного суда — Уайлда (Wild), Дьюи (Dewey), Меткальфа (Metcalf) и Шоу (Shaw). Последний официально являлся главным судьёй Верховного суда штата Содружество Массачусетса и потому неудивительно, что именно он оказался назначен председателем коллегии и должен был вести процесс непосредственно.

Лемюэлю Шоу, родившемуся в январе 1781 года, исполнилось уже 69 лет. Он выпустился из Гарварда в 1800 году и со временем стал одним из самых успешных адвокатов Бостона. В середине 1820-х гг. его годовой доход достигал 20–30 тыс.$, но как только в 1830 году ему предложили место главного судьи Верховного суда щтата, Лэмюэаль моментально согласился и закрыл свой юридический бизнес. Это могло бы показаться очень странным, ведь оклад Шоу на новом месте составлял всего лишь 3,5 тыс.$ в год, но удивляться столь неожиданному каьерному кульбиту вряд ли следует. Члены Верховного суда штата [и тем более федерального Верховного суда] не просто юристы — это всегда важные политики. Эти люди имеют большой лоббистский потенциал и в силу своего исключительного статуса могут действовать, никого и ничего не опасаясь.

Главный судья Верховного суда штата Содружество Массачусетса Лемюэль Шоу занимал свой высокий пост 30 лет [с 1830 г. по 1860 г.]. Он вполне мог уклониться от участия в процессе по обвинению профессора Уэбстера в убийстве Паркмена, но не сделал этого, посчитав дело чрезвычайно интересным. И разумеется, полезным во всех отношениях для собственной репутации беспристрастного судьи.

Переходя на работу в Верховный суд, Шоу прекрасно понимал, что делает. Он до того органично влился в политическую систему тогдашнего Массачусетса, что в какой-то момент умудрился стать нужен абсолютно всем политическим силам. В должности главного судьи Лэмюэль оставался 30 лет (!), вплоть до августа 1860 года. К слову сказать, его предшественники на этом посту продержались гораздо меньше [Паркер — 16 лет, а Парсонс — 7].

Мы можем не сомневаться в том, что Лэмюэль Шоу сам себя назначил вести этот судебный процесс. Его административный ресурс вполне позволял уклониться от участия в суде, если бы только такое желание главный судья имел. Но Шоу явно хотел поучаствовать и поруководить ходом процесса, обещавшего стать сенсацией общегосударственного масштаба. Быть причастным к истории и даже творить её