ещё несколько моментов, на которые следует обратить внимание читателя. Прежде всего речь идёт о вовлечении Литтлфилдом во всю эту историю молодого доктора Бигелоу. Последний представляется в этой головоломке фигурой совершенно избыточной, но хитроумный уборщик, обращаясь к Бигелоу, несомненно руководствовался некими вескими соображениями.

Информация о молодом докторе, известная нам сейчас, убеждает в том, что Бигелоу уважал профессора Уэбстера и относился к нему весьма почтительно. Тем не менее, молодой доктор моментально предал своего научного руководителя, едва в отношении последнего возникли некие подозрения. Бигелоу даже не попытался предупредить профессора в отношении недружественных, мягко говоря, действий уборщика, мол, будьте осторожны, этот парень что-то против вас мутит… Хотя такое предупреждение выглядело бы вполне уместным и по-человечески понятным. Однако Бигелоу промолчал и тем предоставил Литтлфилду карт-бланш на возню в подвале. С чем мы имеем дело в данном случае? Как можно объяснить такое поведение?

Странное нежелание Бигелоу поддержать профессора Уэбстера [или хотя бы предупредить о возникших подозрениях] может объясняться особыми отношениями молодого врача и уборщика. Эти отношения в глазах Бигелоу перевешивали ценность лояльности Уэбстера. Мы не знаем, что могло питать эти особые отношения, возможно, новые исследования Исторического общества Гарвардского университета позволят прояснить данный аспект «дела профессора Уэбстера», но трудно удержаться от подозрений в криминальной природе оказанной Литтфилду поддержки. В этом месте опять приходят на ум подозрения в причастности уборщика к подпольной торговле трупами. Если его услуги на этом поприще расценивались как важные для колледжа и покрывались администрацией, то не следует удивляться тому, что простой уборщик умел находить подход к людям, занимавшим заведомо более высокую ступень в социальной иерархии. И доктор Бигелоу, зная истинный вес и влияние уборщика, почёл за благо поддержать все его инициативы и не вмешиваться в происходящее.

Как бы там ни было, мы можем не сомневаться в том, что простой уборщик Медицинского колледжа был вовсе не так прост, как это может показаться при поверхностном анализе ситуации.

Другой момент, косвенно подтверждающий предположение о полной осведомленности Литтлфилда относительно места сокрытия трупа пропавшего джентльмена, связан с тем, что он предложил явившимся в пятницу 30 ноября в колледж поисковикам подойти ещё раз «через полчаса или час». Если бы Литтлфилд не знал точно, что через час он покажет полицейским труп, то, разумеется, столь самонадеянного заявления он не допустил бы!

Вы только задумайтесь на минуточку, как выглядела бы ситуация, если бы по прошествии часа оказалось, что стена в ассенизационную камеру пробита, поисковая партия явилась, как было сказано, а трупа-то и нет… И Литтлфилд не может сказать, где его искать. Сколько бы опасных и очень острых вопросов возникло! Причём как со стороны полицейских, так и со стороны администрации колледжа. Кто знает, смог бы Литтлфилд сохранить после этого работу? А ведь работа его не только кормила, но и обеспечивала кровом…

В общем, ошибка уборщика была чревата для него самыми неприятными последствиями. Но как кажется автору, Литтлфилд знал наверняка, что ничем не рискует.

После ареста, приступа паники и попытки покончить с собой, профессор Уэбстер взял себя в руки и предпринял попытку «перевести стрелки» на уборщика. В своей «памятке адвокатам» он предлагал строить защиту на доказательстве того, будто труп в помещения Уэбстера подброшен для отвода подозрений от истинного убийцы. Адвокаты на эту версию не повелись, защита была построена без попыток вбросить какой-либо негатив, компрометирующий Эфраима Литтлфилда. Хотя такая информация была известна Джону Уэбстеру, и более того, как стало известно уже в XXI, она соответствовала истине.

Автор имеет сильное подозрение, что профессор пытался добиться от губернатора штата помилования не только и не столько апелляцией к юридическим нормам, сколько шантажом. Располагая информацией о массовых нарушениях закона уважаемыми лицами — речь идёт о скупке Медицинским колледжем тел умерших, похищенных с кладбищ Массачусетса и Нью-Йорка, — Джон Уэбстер пригрозил раскрыть эти сведения. Причём первую попытку такого рода предприняла жена убийцы, приехавшая 28 апреля 1850 года в резиденцию губернатора вместе с дочерьми. Бриггс моментально пресёк попытку шантажа и прервал встречу, не дослушав женщину. Доказательств этому предположению у автора нет, речь идёт сугубо об интуитивном подозрении, поэтому углубляться в эти рассуждения здесь и сейчас вряд ли уместно.

Нельзя исключать того, что уже в ближайшие годы появится информация, значительно дополняющая бэкграунд этой в высшей степени необычной истории. Сейчас мы довольно хорошо представляем фактологическую канву «дела профессора Уэбстера», но новая информация может неожиданным образом обрисовать характеры действующих персонажей и дополнить сочными красками те детали, которые автор изложил сухо или, быть может, не вполне полно.