— Гм, а как насчет…

О, непреклонная дочь Господня!

Блюди свой долг! А если это и есть любовь…

Преодолев пустые страхи,

От тщетных искушений избавишься ты вновь…

— Эй!

— Что, не то? Не то настроение?

— Можно и так сказать, — ответила Чанна, лязгая зубами. — Но уже давно непреклонный голос, твердящий о моем долге, слишком громко звучит и в моих мыслях.

— Правда. М-м-м. Не то настроение. Хорошо, а как насчет…

Звук засыпает к ночи,

Смолкают и песни и крики нотаций,

Но невинность, что многим милее всего,

Достигается лишь медитацией.

— Ты вот-вот взорвешься от сарказма, Сим.

— Извини, попытаюсь еще раз.

Я лев и тот, кто его оболгал!

Я страх, что извечно меня питал!

Я просто пустыня отчаянья!

Ночной кошмар, паче чаянья!

Днем или ночью, хоть когда-нибудь,

Я проложу в пустыне свой путь,

Преодолев свой страх, я должен льва позвать,

Заставить его руку мне лизать.

Чанна долго молчала. По ее дыханию Симеон определил, рассердилась ли она, и ждал, пока она это обдумает. Наконец она вздохнула.

— За такое короткое время знакомства ты чертовски хорошо изучил меня, Сим.

— Чанна, он не может отвергнуть тебя. Даже сейчас ты нужна ему так, как он нужен тебе. Я все испортил! И признаю это. Единственное, что меня извиняет, — она устало улыбнулась ему, — это то, что я плохо знаком с этой областью жизни. Зачем вам обоим быть несчастными поодиночке, если вам может быть гораздо лучше вместе?

— После прошлой ночи? И не забывай, что однажды я уже унизила его, Симеон. Ему уже один раз было отказано.

— Ну и что между вами происходит? Игра на счет, в которой есть и очки, и свободные удары, и пенальти?

Она рассмеялась.

— Иногда. Зависит от того, с кем играешь.

— Займись военной историей, Чанна. Она гораздо проще в психологическом плане.

Она снова вздохнула:

— Не тогда, когда ты сам вот-вот станешь темой лекции по военной истории.

— О, ради Бога, Хэппи, оторви свою задницу от кушетки и постучись в его дверь! Ты сама знаешь, что тебе этого хочется. Давай, будь честна хотя бы сама с собой.

— Для этого я должна буду в корне измениться, по меньшей мере, — угрюмо пробормотала она, направляясь в свою комнату. — И не зови меня Хэппи, — бросила она через плечо.

«Почему я должен разделять твою точку зрения, Чанна, если я заметил, что, когда зову тебя Хэппи, ты готова делать все, что я говорю. Я вовсе не собираюсь лишаться этой привилегии.»

— Ты готова? — спросил он.

— О чем ты думаешь?

— Ты должна сделать это.

Чанна угрюмо направилась к двери Амоса.

— Вот и я обхаживаю того, кто отверг меня. Можно подумать, я не знала об этом в детстве, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Джоат.

Дверь отъехала в сторону, на пороге стоял Амос: он явно собирался идти к Чанне. Они обменялись взглядами. Прошло всего несколько мгновений, а они потянулись друг к другу и обнялись. Затем зашли к Чанне в комнату, и дверь плотно задвинулась за ними.

«Они таяли в объятьях, бывших лишь прелюдией к вершине страсти».

Симеон вывел эти слова на экране компьютера. Когда он вернулся к себе, голос у него был страшно раздраженным. Он играл «Болеро» Равеля, необычную мелодию из необыкновенно сочетающихся звуков, и постепенно увеличивал ее громкость вплоть до страстного, жизнерадостного финала. На столе для совещаний он проектировал сцены: пальмы ломались под ветром, а волны накатывали на прогретые солнцем берега, гудели поезда, заезжавшие в тоннели и выезжавшие из них, в лесах дикие звери ревели, а люди лепили фаллические символы из влажной глины на вращающихся гончарных кругах.

— Великолепно, — решил он, сохраняя эту программу. Будет совсем неграмотно тактически скоро показать ее, но он сделает это когда-нибудь, когда они станут немного старше и выдержаннее. Если, конечно же, они переживут несколько ближайших недель. У капсульников много свободного времени, которое надо заполнять чем-то интересным. Он слушал музыку, а она ускорялась, возвышалась все больше и больше и доводила до экстаза.

«Благословляю вас, дети мои», — подумал он про Амоса и Чанну.

— Эй, Симеон, — сказал служащий из сектора транспортного контроля.

— Да, Джук?

— Мне кажется, неподалеку от нас что-то появилось.

Симеон переключил основную часть своего внимания на сенсоры. Отчасти по этой причине компьютеры так и не смогли заменить человеческий мозг, к тому же у них отсутствовало самосознание. Компьютеры были просто незаменимы для хранения и обработки данных, но они действительно не могли интерпретировать их так же, как человек

«И ни у кого, кроме капсульников, нет такого интерфейса, являющегося продолжением их тела», — самодовольно подумал Симеон.

— Да, там действительно что-то есть, — сказал он вслух. — Но что?

— Никаких ионных следов от двигателей, — сказал Джук Сайэлпид. Это был юноша с наивным лицом и копной светлых волос. — Но масса-то зафиксирована, и в какое же говно мы влипли!

Моментально сонный покой, царивший в секторе связи и навигации, сменился самой бурной деятельностью.

— Следы от ракет, причем многочисленные, с системой самонаведения!

Симеон пробормотал молитву себе под нос. Это уже началось. Возможно, жить им осталось не больше тридцати секунд.

— Начинайте передачу сигнала «помогите», — сказал он. — Они остановились! Слышна вибрация двигателей.

— О, ну да, теперь я четко фиксирую следы двигателей, — сказал Джук — Они запустили диалоговую базу данных, а затем успокоились. Их четверо. Мать моя женщина!.. Громадная масса, даже больше, чем у нагруженного буксира.

— Это двигатели военных кораблей, — мрачно сказал Симеон.

Ракеты мчались на них со всех сторон. Он запустил антиметеоритный лазер. Секундой позже прибор превратился в шлак и взорвался эффектным фонтаном из синтетики и металла.

— На нас был направлен толстый луч, заряженный нейтральными частицами, — констатировал Симеон. — Вскоре будут составлены отчеты об ущербе. — Возблагодарим высшие силы, если они существуют, что он, по крайней мере, не ударил по жилым секторам. Объявляется боевая тревога. Персоналу, работающему на жизненно важных объектах станции, занять свои позиции.

На сей раз он никого не дурачил. Все это действительно происходило.