Купцы, ехавшие к той же почтовой станции, заслышав женские крики о помощи, поспешили на зов и подоспели вовремя. Анисья едва не плясала от счастья, ведь жива осталась. Купцы хотели в погоню броситься за разбойниками, но Иона отговорил. А ему нужна была помощь – кровь заливала одежду, хотя он на радостях позабыл, что ранен. Выстрелил в Анджея он, тем и спас Наташу, и старик с упоением рассказывал о своем выстреле, когда его переносили в карету.

– Не стоило бы беспокоить перед смертью, – сказал вдруг рослый мужчина средних лет с короткой бородкой.

– Что? Перед какой смертью? – разволновалась Наташа. – Кто умирает, господин?.. Простите, вы не представились…

– Не господа мы, купцы, барышня. Комарин я. Тихон Прохорович. Помирает ваш лакей, барышня, уж я-то знаю.

Наташа вошла в карету, встала на колени и взяла руку Ионы. Потеря пришла, когда ее не ждали, а Иона улыбался:

– Наташа, вона как мы опять… спаслись. Ух, экая баба! Злодейка, как есть злодейка. А мы спаслись. Э, чего ж ты, матушка, слезы-то льешь? Радоваться надо, жива ведь…

– Молчи, молчи, пожалуйста, – всхлипнула Наташа.

– Мил-человек! – позвал Иона.

– Меня, что ли? – заглянул в карету Комарин.

– Тебя, тебя… – Силы Ионы подходили к концу, он понял, что умирает. – Ты пригляди за барышней, ей одной-то никак нельзя… В Италию отправь… пригляди, чтобы…

– Пригляжу, слово даю купеческое.

– Ну, вот и все, Наташа. Помни: в Италию тебе надобно…

– Иона, пожалуйста, не бросай меня, – плакала Наташа. – Ты не можешь меня оставить. Ну, как я одна-то буду? Мне так страшно… так страшно…

– Наташа! – вдруг вспомнил он. – Картина… Вот дурак, не сказал… в Неаполе думал сказать… Ты прочтешь… У меня в сюртуке записка, писанная Павлом. То все цифирьки. Поняла? Цифирьки… Возьмешь веер… спишешь… и приложишь… Наташа, картина… веер… и рама… неделимы… Э-эх, не успел…

Иона замолк. Навеки.

– Отошел, – вздохнул Комарин, перекрестился.

Тем временем пани Гражина тоже сделала остановку, потому что Анджей падал с лошади. На землю при помощи верного Юзека она опустила уже мертвого сына и завыла. Завыла, как воют простые крестьянки, которых она всегда презирала. Пани выла без слез, но большей боли она не испытывала. Вот и потеряла она все-все окончательно, вот и смысла не стало…

…Комарин, услышав всю историю от Наташи, которую она пересказала, зная ее со слов Ионы, во время долгих вечеров на привалах, предложил сопровождать ее в Неаполь после зимы. Весной он собирался отправиться за товаром как раз в Италию и Францию морским путем. Да, путь опасный, но кто сказал, что сушей ехать безопасно? Разбойников полно и на море, и на суше. А до весны купец предложил девушке пожить в его доме. С ним Наташа и приехала в его добротный каменный дом, большой и просторный, в городке на юге России. Зиму провела, шутки ради обучая детей Комарина французскому языку и русскому письму. А что, разве купцам знание языков и грамота не нужны? Как же тогда изъясняться на чужой стороне? А еще Наташа часами просиживала у картины. Перед ней на столе лежали веер и потрепанный лист бумаги, где были выведены загадочные слова: Кетер – 1, Хокма – 2, Бина – 3 и тому подобное. Что это означало – она не имела представления. И никто не знал. Но настала весна, Комарин засобирался в путь, Наташа с Анисьей тоже.

– Девицу-то с собой возьмешь? – спросил Комарин о картине.

– Нет, Тихон Прохорович. Коль не против ты, у тебя оставлю. Ты уж побереги картину, так я и не поняла тайны ее. А когда вернусь в Россию, будет повод к тебе в гости заехать и отблагодарить за приют да за ласку. А я вернусь, за матушкой приеду.

– Не стоит благодарности, барышня, люди помогать друг другу должны в беде. Иначе как жить-то? А за картинку свою не беспокойся, дождется она тебя. Я ее надежно спрячу, чтобы те разбойники, ежели придут, не нашли ее.

– Спасибо тебе, Тихон Прохорович. Хороший ты человек.

В мае большим караваном купцы двинули к Азову, там сели на корабль, и так случилось, что Наташа навсегда покинула Россию. Судьба ее матери Агриппины Юрьевны осталась неизвестной.

– Это вы… – встретила его улыбкой Лада. – А я жду вас.

Он забыл, что оставил ее в своей квартире, нарушив неписаное правило: баб в берлогу не пускать, разве что в крайнем случае. Но сейчас, кажется, именно такой случай и есть – крайний. К тому же Ладу Щукину приятно было видеть. Да, приятно, и это не преступление. Она ставила тарелки на стол, лепеча, что позволила себе хозяйничать на чужой территории, но ей хотелось как-то отблагодарить… и так далее, и тому подобное. А ему и лепет приятен был, и то, что она вторглась в его пространство, звенит тарелками, а из кухни вкусно пахнет. Может, это первый этап старения, когда человеку хочется не одиночества, а мелькания? Щукин достал бутылку отличного вина, сели за стол. Пригубив бокал, Лада спросила:

– Архип Лукич, все закончилось?

– Для вас, Лада, закончилось.

– А для вас нет?

На лице ее обозначилось беспокойство, и это тоже было приятно. Щукин признался себе, что она ему нравится, причем серьезно нравится.

– К сожалению, – ответил он, поедая вкуснейший суп, – у синьора Монтеверио из гостиничного номера пропал старинный веер, а он является ключом к картине.

– Ключом? И что он должен открыть?

– Ах да! – рассмеялся следователь. – Вы же не знаете всего. Украли картину именно потому, что в ней зашифрована какая-то информация.

– А это возможно? Ну, тайна и все такое…

– Как видите, да. Грабители осведомлены лучше итальянца, которому должна была принадлежать картина, а он не знает, как использовать веер. Поделюсь с вами: мне иногда кажется, что все те люди, кто надеялся получить у картины ответ, в каком месте спрятаны сокровища, потерпят фиаско. Не откроет она тайну. Но это так, отступление. Мы разгадаем ее секрет. У нас есть фотоснимки «Любовницы», мы нашли веер в машине мужчины, который напал на вас и Орлова. Попытаемся расшифровать.

– Как же вы это сделаете?

– Не я. Компьютерщик. Двести лет назад нужно было иметь на руках то и другое, а нам достаточно точных копий.

– Значит, наша картина особенная… А я всегда это чувствовала. Мне она казалась необычной, таинственной. Вас еще что-то тяготит? – заметила Лада.

– Картина, – вздохнул он. – Ее мы не нашли.

– Найдете, обязательно найдете. Знаете, Архип Лукич, я очень хотела бы помочь вам. Ужасно интересно, что в ней зашифровано. Когда тайна «Любовницы» откроется, вы придете к нам в музей и расскажете? Мы имеем право знать.

– Обещаю.

– А можно девочкам рассказать о веере?

– Пожалуй, да, – после короткого раздумья разрешил он.