Интересно, подумал Купер, а будет ли Зигмунд Лукаш на этом параде вместе с остальными членами организации «Stowarzyszenie Polskich Kombatantow w Brytanii»[138].

Они с Дианой нашли кого-то на кухне и попросили передать записку Питеру Лукашу, так как не хотели прерывать мероприятия, звуки которого доносились из-за двойных дверей.

– Только Питеру Лукашу, а не Зигмунду, – уточнил детектив-констебль.

Бен прочитал о последнем событии весеннего календаря – ежегодном общем собрании членов ПАВВ, которое тоже должно было пройти в Доме комбатантов. Заранее предполагалось, что на этом собрании будет мало участников. Время было назначено на 4 часа дня, но существовала приписка: «Если не будет кворума, то собрание в любом случае начнется в 4:30 дня». Эта приписка заставила Купера задуматься о членах ПАВВ – бывших солдатах и летчиках, согбенных старых вояках, которые гордятся медалями, пришпиленными к их мундирам, и часть из которых наденут свои береты парашютистов с белыми орлами вместо кокард. Их осталось так мало, что они уже не могли гарантировать кворум на своем ежегодном собрании, заранее соглашаясь с тем, что смерти и болезни могли значительно проредить их ряды за последние двенадцать месяцев.

Констебль видел их и раньше, таких же стариков, которые каждый День памяти погибших[139] строились в ряды возле могилы Неизвестного солдата в Лондоне. Но количество этих людей уменьшалось с каждым годом, и кажется, жить их заставляли только воспоминания о былых сражениях. Некоторые из тех, кто принимал участие в параде в прошлом году, выглядели такими хрупкими и полупрозрачными, что вполне могли сойти за миражи. И может быть, существовали они только потому, что публика верила в них, как верила в Тинкербеллу[140] или Санта-Клауса.

– Питер приглашает вас пройти, – сказала женщина с кухни.

Диана Фрай заколебалась.

– Он правда сказал: «Добро пожаловать», – заверила ее женщина.

Сержант вошла в зал, а Купер задержался на пороге, прежде чем последовать за ней. Он испытывал какое-то странное чувство, как будто собирался ступить на территорию иностранной державы. Нет, даже не иностранной державы, а параллельной вселенной, которая все еще была Англией, но которую населяли не англичане.

На первый взгляд окружение показалось констеблю знакомым. Он вошел в просторный зал с деревянным полом, сценой и небольшим баром, расположенным сбоку. Пивные краны и бутылки в баре ничем не отличались от тех, которые можно было увидеть в тысячах других баров, вот только этикетки на бутылках невозможно было прочитать. В центре зала стояли столы, накрытые белоснежными скатертями, с разложенными на них столовыми приборами и расставленными цветочными украшениями. Все это вполне можно было принять за рождественский вечер пенсионеров Идендейла, или за обед членов местного теннисного клуба, или за сборище членов Шотландского общества любителей Роберта Бернса. Люди, сидевшие за столами, выглядели как обычные жители Дербишира, получающие удовольствие от всего происходящего, – вот только говорили они на языке, которого Купер не понимал. Говорили громкими голосами, но Бен не мог разобрать ни одного слова. В зале было много детей, что придавало собранию особую атмосферу.

И ароматы! На столах стояла еда, но это были не жалкий ростбиф и пудинг, разогретые в микроволновке, и даже не ветчина с жареным картофелем. Запах был слишком острым – это была комбинация жирного мяса и ароматных трав. Даже алкоголь в некоторых стаканах был неправильного цвета. Бену захотелось развернуться и выйти, а потом зайти еще раз, чтобы наваждение рассеялось. Несовпадения слишком сбивали с толку, а запахи слишком сильно отдавали чужой страной.

За одним из столов он увидел Зигмунда Лукаша в окружении нескольких стариков. Было видно, что они пьют какой-то бесцветный алкоголь. Поляки ведь, как и русские, предпочитают водку, не так ли? Старики опрокидывали стопки одним движением и резко поворачивали кисть руки, чтобы напиток попадал им прямо в горло. А потом они ставили стопки на стол и принимались за закуски – блюда с ними были украшены кусочками картофеля и огурцов, но пахли рыбой.

Из любопытства Бен взял со стойки бара меню. Закуской была sledzie w smietanie. Предусмотрительно размещенный перевод объяснял, что речь идет о сельди в сметане, и желудок полицейского взбунтовался. Это было точно не то, что он унюхал, войдя в зал. Может быть, так пахли pierogi[141] или bigos[142], которые стояли в меню дальше. Хотя это не имело большого значения. Все, что ждало констебля на Уэлбек-стрит, по сравнению с этим было жалкими полуфабрикатами.

– Думаю, что наше землячество – одно из самых традиционных в этой стране, – заметил Питер Лукаш, увидев, как Купер читает меню. Сколько мы так еще продержимся – не знаю. Естественно, что все это во многом зависит от наших стариков. Таких, как мой отец и как моя тетка Кристина. Выпьете что-нибудь?

– Мы сюда не пить приехали, – покачала головой Диана, но Бен решил, что может себе позволить немного свободы.

– А у вас есть пиво? – поинтересовался он.

– «Zagloba Okocim»[143], – ответил Питер.

– Не знаю, что это значит, но давайте попробуем.

Полки за баром ломились от количества водочных бутылок, которые стояли нескончаемыми рядами. Некоторые из них были пугающего цвета, как будто в них были налиты образцы мочи пациентов, страдающих болезнями почек. Бен присмотрелся к этикеткам. Все это были разные варианты ароматизированных водок – в глаза ему бросились лимонная, апельсиновая, ананасовая, грушевая, вишневая, дынная и перцовая настойки. А в одной бутылке, бледно-зеленоватого цвета, виднелся росток какой-то травы.

Лукаш держал в руках небольшую стопку с толстым дном и выгравированным на стекле орлом. Купер заметил, что свой напиток поляк пьет маленькими глотками, а не опрокидывает залпом, как это делали старики.

– А вы сами что пьете? – спросил он у Питера.

– Крупник, – ответил тот. – Это польская водка на меду. Если вы вообще сможете найти ее в продаже, то бутылка будет стоить вам около двадцати фунтов. А дома ее продают за пятьдесят пенсов.