– Мне не остается ничего, – вздохнула она, – кроме как подарить вам свадебный подарок.

И, сняв с себя сияющее на солнце колье из сапфиров, бриллиантов и жемчугов, застегнула его на шее раскрасневшейся от удовольствия, но пытавшейся от него отказаться Эрмины:

– Это слишком роскошный подарок, прекрасная моя кузина! Мы живем просто, и празднества у нас редки…

– Вот и хорошо, вы будете его просто носить или передадите детям, надеюсь, они у вас скоро будут?

Эрмина залилась краской. Ей на помощь, как и положено внимательному мужу, поспешил Габриэль:

– Первенец должен появиться месяцев через семь, – с удовольствием сообщил он. – И мы бесконечно счастливы…

– И вы, чтобы приехать к нам, отважились на поездку по этим ужасным дорогам?

– Ничто не смогло бы остановить Эрмину! И хотя дорога и впрямь нехороша, наша карета на отличных рессорах – они гасят все эти толчки.

– У вас, Габриэль, на все есть ответ. Но я всегда буду сожалеть, что не смогла проводить невесту к венцу…

– Зато я там была и, надеюсь, представляла вас очень даже пристойно, – послышался звонкий голос.

Перед Марией предстала ее младшая дочь Шарлотта, в глубоком реверансе. Девушке исполнилось шестнадцать лет, и она была восхитительно хороша собой: волосы цвета спелой пшеницы, а глаза огромные и небесно-голубые, как и у Марии. Она, казалось, унаследовала природную живость матери, вечно была в движении и смеялась по любому поводу. И то, что это милое создание являлось ее собственной дочерью, поражало Марию и одновременно наполняло гордостью: это ее дитя унаследовало ее черты и ее характер. Не знала она только, до какой степени!

Те несколько дней, что провели они все вместе в Дампьере, были восхитительны, даже пресные лица сына и невестки не могли их омрачить. Мария рассказывала о своих похождениях, правда, уже в несколько подправленном варианте. Ее особенно веселило, что невестка тайком осеняла себя крестным знамением, слушая эти рассказы. А Мария продолжала свое повествование еще более азартно. Однако далеко не все выносила она на суд заинтригованных слушателей. Многое она доверила именно Шарлотте, открыв для себя, что дочь давно мечтала последовать за ней, но откровеннее всего она была с Эрминой, ставшей теперь очаровательной молодой женщиной. Беременность красила ее, и муж смотрел на жену влюбленными глазами. Мария с удивлением и завистью смотрела на это диковинное, пробудившееся под ее кровом растение: счастливая семейная пара, связанная обоюдной любовью. И она никогда не упрекнула Эрмину за то, что та не последовала за ней в изгнание. Видимо, самой судьбой было начертано Марии видеть, как уходят ее верные служанки: после смерти Шале Элен дю Латц отправилась к Господу. К счастью, в собственной дочери Мария нашла идеальную, близкую ей, как никто другой, наперсницу. Она отпустила супругов Мальвиль домой, в их замок дю Котантен. И больше о них не вспоминала: эта страница перевернута, а у нее самой много разных дел.

Вернувшись в Париж на Сен-Тома-дю-Лувр, она первым делом отправилась к герцогу Орлеанскому, занявшему теперь, как того требовал придворный протокол, соответствующий пост в королевстве. Теперь он вместе с супругой Маргаритой поселился в Люксембургском дворце, унаследованном от матери. Герцогиней Орлеанской Маргарита стала лишь тогда, когда незадолго до своей кончины Людовик XIII дал наконец разрешение на этот брак. Для Гастона и Маргариты это было третье по счету венчание, два из которых, в Нанси и в Малине, были объявлены недействительными.

Мария жаждала узнать, что же думает герцог о регентше и ее министре, но на этот раз Гастон был весьма осторожен: он решил посмотреть, куда подует ветер. Молодую его супругу Мария нашла очаровательной: она знавала ее бегавшей по дворцу Нанси девчушкой, теперь же получила от нее заверения, что отныне в Люксембургском дворце Мария всегда будет желанной гостьей.

Уже направляясь к своей карете, она столкнулась с Сезаром де Вандомом, которого не видела с тех самых времен, когда они вместе входили в состав заговора, имеющего целью помешать женитьбе герцога Орлеанского на мадемуазель де Монпансье. На протяжении всего этого времени хлыщеватый внебрачный сын Генриха IV и Габриэлы д'Эстрэ покидал башню замка Венсен, в котором его брат, Великий Приор, нашел свою смерть, не по своей воле, а отправляясь в заграничные «турне» либо в Англию, либо в другие места ссылок, откуда в конце концов его вернула лишь двойная кончина: Ришелье и Людовика XIII. Он стал своего рода диковиной, о которой долгое время рассказывали, но в жизни не встречали. Так вот теперь наконец он с грохотом вернулся в свой великолепный особняк в предместье Сен-Онорэ. На первый взгляд казалось, что он рад встрече с Марией.

– Дорогая моя герцогиня, – сказал он ей, – вы прекрасны, впрочем, как и всегда! Надеюсь, вы порадуете нас своим остроумием, которое некогда всех нас оживляло и которого, по правде говоря, нам ужасно недоставало!

Мария не стала возвращать комплимент Вандому – от его былого величия и внешнего великолепия остались лишь следы, но одарила лучезарной улыбкой:

– Недоставало? Разве?

– Странно услышать этот вопрос из ваших уст. Вы что же, не были в Лувре и не встречались с регентшей:

– Отчего же, напротив! Однако я не получила того приема, на который имела право надеяться после стольких лет преданности. Она мне посоветовала уединиться в деревне, дабы проявлением явной привязанности к Испании не огорчать нынешних союзников королевства. Как тут можно чего-то понять? Она что же, поворачивается спиной к своей родине, некогда столь горячо любимой?

– Именно так! И все ради того, чтобы понравиться этому выскочке Мазарини, которого ей завещал Ришелье, заметьте, злейший ее враг! И вот Мазарини – первый министр, ею обласканный, ею почитаемый, превозносимый ею, тогда как после смерти моего брата-короля мы все были уверены, что начнется правление Франсуа де Бофора, моего сына, которым королева, как я полагал, была всерьез увлечена.

– Вот как? Расскажите-ка мне об этом! – заметно оживилась Мария. – Не забывайте, что я, можно сказать, свалилась прямо с луны и ничего не знаю о делах последних лет.

– В таком случае проявите гостеприимство и пригласите меня хотя бы в свою карету! Я провожу вас, потом вернусь обратно. Своих людей я предупрежу.

Позже, пока они следовали по улице Турнон, Сезар рассказал Марии, что его сын Франсуа де Бофор был влюблен в королеву. В то время он еще не был в изгнании и даже сражался в армии короля, где показал удивительную храбрость. Франсуа замечал на себе ласковый взгляд Анны Австрийской при каждой встрече с ней.

– Однако ведь он же был любовником моей мачехи, Марии де Монбазон?

– И что же?.. И не только ее! У Франсуа любовниц было не счесть, только в сердце у него жила одна лишь королева, и это при том, что ревность моего венценосного брата призывала к осторожности.

– Вы хотите сказать, что он был любовником королевы? – прошептала Мария ошеломленно.