мне, что Дезу стало лучше и теперь его состояние стабильно. Врачи дали ему разрешение рассказать Дезмонду обо всем, и я хочу испариться. Я молюсь, чтобы смерть Зака не разбила вдребезги нашу связь с Дезом.

Но я знаю, что это моя вина.

Это моя вина.

Это моя вина, черт возьми!

Когда мы входим в палату, Дез уже не лежит. Гематома под его глазом сделалась темнее, а повязки на груди и голове еще сильнее бросаются в глаза. Еще я замечаю пару порезов возле его рта, которые не увидела в прошлый раз, вероятно, потому, что их загораживала трубка.

Взгляд Дезмонда сразу же встречается с моим, но глаза у него потухшие.

Отец медленно приближается к постели, я же, наоборот, остаюсь в стороне. Я знаю, что папа не расскажет ему все – для этого будет свое время, но он сообщит Дезу о Заке, и от этого меня бросает в ужас. Отец присаживается рядом с Дезмондом. Я слежу за папиными губами, угадываю каждое слово, которое он подбирает, чтобы сообщить жестокую правду, и закрываю глаза, чтобы мгновение спустя снова их открыть, потому что беспокойство и желание понять, все ли уже потеряно, слишком сильно. Дез сжимает простыни и широко раскрывает глаза. Затем он поворачивает голову к окну и зажмуривается. Он закрывается от мира. По его щекам текут слезы, останавливаясь на израненных губах. Дез бесшумно рыдает, и я страдаю, тоже беззвучно, от страха, что спираль саморазрушения, в которую мы попали, поглотит меня.

Отец берет Деза за руку и сочувственно сжимает ее, затем поднимается и выходит из палаты, взглянув на меня напоследок.

– Побудь с ним немного.

Я киваю, но оставаться с Дезом – значит продолжать видеть, как он разрывается на части, и я начинаю плакать.

– Дез… – Я пытаюсь позвать его сквозь слезы, но он словно не слышит меня и даже не поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его лицо выглядит как непроницаемая маска, искаженная гримасой боли. Он не хочет, чтобы я находилась здесь. Он отгородился от меня. И у меня нет права разделить с ним его боль. Я понимаю это и выбегаю прочь. Ничего больше не будет как раньше. Может быть, и правда все потеряно.

Дез не смог быть на похоронах Зака: его выписали из больницы только спустя шесть дней после аварии. Мой отец вместе с мистером и миссис Кларсон организовали прощальную церемонию в школе через неделю после смерти Зака.

На ней родители Зака вспоминают своего сына и говорят прекрасные слова о Дезе, но он опускает взгляд и сжимает кулаки.

– Это не твоя вина, – говорят они. – Ты был лучшим, что могло с ним случиться.

Дез пытается не плакать и держит боль в себе. Когда он поднимается на сцену, чтобы вспомнить своего друга, я понимаю, что от того парня, которым он был раньше, не осталось ничего.

Он рассматривает фотографию Зака, зал… И даже не смотрит в мою сторону.

Я больше не существую для него.

– Захария Кларсон стал самой яркой вспышкой в безмятежном небе моей жизни, – начинает Дез. Его голос немного дрожит. – Он припер меня к стене – такой малыш такого здоровяка, как я. И он показал мне, каким заносчивым болваном я был.

В зале раздаются сочувственные смешки, и странно видеть, как целая школа, которая годами игнорировала Зака, теперь так остро откликается на его смерть.

– Я нашел друга, брата, товарища по бесчинствам. Ох, мистер и миссис Кларсон, сколько мы их совершили! Нам было весело, – улыбается Дез. Его голос надламывается. Затем Дез становится серьезным и снова смотрит на фото Зака.

– Эх, мой друг, ты хотел закончить свой последний год в школе красиво. Я знаю, что мы так и не сумели это сделать. Мне жаль, мелкий. Мне по-настоящему очень жаль. Ты видел во мне куда лучшего человека, чем я есть на самом деле, а они, – Дез кивает на всех собравшихся, – даже не понимают, кого потеряли, потому что так и не узнали тебя поближе. А я понимаю. Понимаю, и всегда буду оплакивать эту утрату.

Всхлипы наполняют школьный зал. Дез, хромая, спускается со сцены. Он быстро, насколько это ему позволяет его состояние, идет к выходу из зала. Дез уходит, и я не знаю, откуда мне взять храбрости, чтобы пойти за ним. Мы не разговаривали с ним с того самого дня, но нужда, которая толкает меня к нему, сильнее.

Я не могу исправить свои ошибки и только хочу разделить боль Деза, чтобы ему стало легче. Это единственный доступный мне способ уменьшить его чувство вины.

Я выбегаю на улицу и вижу, что Дез садится в автобус.

Я знаю, куда он направляется.

Я сажусь в машину и еду следом.

Когда приезжаю на Мишен-Бич, выключаю двигатель, снимаю туфли и нетвердым шагом подхожу к Дезмонду.

Моя душа обнажена, мое сердце раздавлено.

Через тонкую ткань блузки я дотрагиваюсь до порезов, которые нанесла себе за эти дни, но даже это не может ослабить мои мучения. Ничто не сможет. Сначала я пыталась справиться с этой болью, но теперь принимаю ее, потому что чувствую: я заслуживаю этого. Я заслуживаю разлетаться на тысячи кусочков каждый день и ранить свое тело этими осколками самой себя.

С океана дует прохладный ветерок, и я обхватываю себя руками.

Мой Дез неотрывно глядит на водную гладь, которая расстилается перед ним. Его поза непривычно беззащитна. Он думает, что его лучшего друга больше нет. Мне хотелось бы вырвать эту боль из его сердца, потому что знаю, что я тоже виновата в смерти Зака.

И я знаю, что Дезмонд тоже винит меня за случившееся. Мы больше не станем прежними. Наша история – это приговор.

Мне хотелось бы кинуться вниз с этой каменной гряды и позволить смертельному объятию моря поглотить меня, но для этого я слишком труслива.

– Дез… – Я пытаюсь привлечь его внимание.

Я не могу оставить его здесь. Одного и в таком состоянии.

Порыв ветра налетает на нас. Он колышет нашу одежду, как будто хочет вытряхнуть наши мысли и наше чувство вины.

– Дез… – Я делаю пару неуверенных шагов к нему, неподвижно застывшему на берегу. Его кулаки сжаты. Я тоже решаю остановиться.

Мне не хватает храбрости приблизиться к нему. Я боюсь его слов, потому что когда он их произнесет, они убьют меня. Я знаю это. И заслуживаю это.

Так мы и стоим: Дез, не отрывающий взгляда от горизонта, и я, не отрывающая взгляда от Деза.

– Он