груди и прижала их там, а пальцы впились мне в челюсть, откидывая голову назад.

— Покончите с этим, — приказала Избет.

Другая Прислужница ненадолго появилась в поле моего зрения, пока я вырывался из рук Восставшего, мои ноги скользили по полу, когда я запрокидывал голову назад. Шипение боли вызвало дикий, захлебывающийся смех на моих губах, когда голова Каллума откинулась назад. Я навалился на него всем своим весом, впечатав его в стену, и потащил вперед Прислужницу, державшую цепи.

— Боги, — простонал Каллум, переместившись из-за моей спины. — Он все еще силен.

— Конечно, силен, — отозвалась Избет. — Он из рода Элементалей. Они всегда сильны. Бойцы. Ни один другой род не был бы настолько храбрым или идиотом, чтобы заколоть меня. Даже когда они всего за несколько часов превращаются не более чем в изголодавшееся по крови животное. И я держу пари, в нем также есть кровь моей дочери.

А потом все превратилось в черное пятно, боль и что-то землистое и обугленное. Пальцы впились мне в челюсть и заставили открыть рот. Кто-то сунул мне в лицо, под нос, чашу, и короткий, насыщенный железом аромат ударил меня, прежде чем попасть на язык, заполнить рот и хлынуть в горло.

Я подавился, задыхаясь от теплой гущи, даже когда каждая клеточка моего тела раскрылась, став сырой и кричащей от потребности.

— Я должна кое в чем признаться, мой дорогой зять. — Голос Избет был вспышкой пламени. — Знаешь, кем я никогда не хотела быть? Первородной. Я никогда не хотела этой слабости.

Она была ближе. Возможно, достаточно близко, чтобы я снова смог добраться до нее, но кровь ударила в мое нутро, и все тело свело судорогой.

— Бога можно убить так же, как и атлантийца. Уничтожить сердце и разум. Но Первородного? Сначала их нужно ослабить. А ты знаешь, как можно ослабить Первородного? Это довольно жестоко. Любовь. Любовь можно использовать в качестве оружия, ослабляя Первородного и становясь тем клинком, который положит конец его существованию. — Мягкий смех эхом разнесся вокруг меня. Сквозь меня. — Интересно, как много ты вообще знаешь о Первородных. Должна признаться, я сама знала очень мало. Если бы не мой Малек, я бы никогда не узнала правду. Я бы никогда не узнала, что Первородный может быть рожден в смертном царстве.

Первородный, рожденный в смертном царстве?

— Когда боги, которых ты знаешь сейчас, вознеслись, чтобы править Илизеумом и смертным царством, заставив большинство Первородных отправиться в их славную вечность, это вызвало эффект волны, который привлек внимание и слух Судеб. Они позаботились о том, чтобы осталась искра — шанс на возрождение величайших сил. Угли первозданной жизни, которые могли разгореться только в женском роду Первозданной Жизни.

Моя голова дернулась вверх, и я увидел Избет во внезапной, резкой ясности. То, что она говорила, предполагая… Она родила не бога. Она родила…

Мышцы напряглись до болезненной жесткости, когда кровь поцеловала мои вены. Это было похоже на что-то на грани воспламенения, но оно зажгло мои чувства, оттягивая дюйм за дюймом от края…

Чаша исчезла, и из меня вырвался рваный стон боли, когда мое горло попыталось проглотить еще, но больше ничего не было. Это было все.

Но этого было недостаточно.

Почти недостаточно.

Избет придвинулась еще ближе, ее взгляд словно ржавые гвозди впился в мою плоть.

— Цвет уже возвращается к его коже. Этого хватит. Пока что.

Я посмотрел на нее, но понял, что мои глаза закрыты. Заставив их открыть, я поднял их к ней.

Она улыбнулась, и это была рвущая грудь улыбка, потому что это был небольшой изгиб губ. Почти застенчивая, невинная улыбка, такая же, какую я видел на Поппи.

Боль в моем животе снова взорвалась, более сильная, чем раньше. То немногое количество крови, что прилило к моим венам, лишь сняло онемение. Это было все. И это было не спасение.

Она знала это. Она точно знала, что сделает этот маленький кусочек крови.

Моя рука горела. Ноги. Многочисленные порезы жалили так, словно меня облепили шершни. А голод… он нарастал, пока не разбух.

Я вскочил с пола, дергая за цепи, когда рычание, вибрирующее в моей груди, переросло в вой. Я начал разрываться по швам, разлетаясь на куски, в которых больше не было ни капли чувства собственного достоинства.

Голод.

Это было все, чем я был.

Голод.

ГЛАВА 21

Поппи

Не в силах заснуть следующей ночью, я сидела на валуне возле палатки, свесив ноги над землей, и смотрела, как вдалеке раскачиваются ветви кровавых деревьев. Ночные птицы перекликались с россыпью дубов, под которыми мы спрятали наше маленькое скопление палаток и повозку. Внутри палатки дремал Киеран в своей смертной форме. Я с облегчением увидела это, когда заглянула к нему немного раньше. Ему не нужно было терять сон только потому, что мой разум не отключался.

Я была беспокойна.

Снова хотелось есть.

И жажда.

Мой взгляд скользил по ландшафту. Кровавый лес был странно красив, особенно на рассвете и в сумерках, когда небо окрашивалось в более бледные оттенки голубого и розового. Он был огромен. Вряд ли многие понимали, насколько тот велик: он охватывал расстояние между Масадонией и окраинами Карсодонии. По сути, это была протяженность долины Ниэль, и где-то там был похоронен Малек.

Надеюсь.

Однако лес начал редеть. Сквозь деревья я разглядела крошечные проблески горизонта. А за ним — столицу.

Где ждал Кастил.

Прошло сорок дней с тех пор, как я в последний раз видела его наяву. А казалось, что прошло гораздо больше, каждый день — неделя. По крайней мере, я должна быть благодарна, что мои месячные закончились в Оук-Эмблере, и мне не приходилось иметь дело с этим здесь, в лесу.

Это была наша последняя ночь в лагере за пределами Кровавого леса. Завтра мы должны были добраться до Западного перевала. Затем нам предстояло два дня пути до места, где начинаются на Ивовых равнинах пики Элизиума. По словам Киерана, чтобы пройти через пики и добраться до другой части шахт, соединяющихся с Валом, потребуется всего день… может быть, два. Мое сердце заколотилось от предвкушения.

Но отсюда, если мы продолжим двигаться на юго-запад, то через день доберемся до долины Ниэль, а через полтора — до Карсодонии. Значит, в одном городе с Кастилом мы пробудем не более двух дней. Но не четыре.

Однако мы не могли продолжать идти прямо. Нам никак не удастся миновать ворота. У нас было больше шансов, если бы мы взяли дополнительные дни.

Тогда мы