— Приди ко мне, — выдохнула она, сама не сознавая, как красноречив ее чистосердечный призыв. — Пожалуйста, прошу тебя.

Он ринулся к ней, едва отзвучали слова. Как тот самый языческий бог, который представлялся ее воображению, он приблизился к жертве, каковой она готова была счесть себя, и опустился на нее, закрыв ее своим тяжелым телом. Теперь ничто не разделяло их, и она таяла и томилась от сильной, горячей плоти, от поднятого меча желания, нацеленного в ее лоно. Закрыв глаза, она обвила руками его плечи и с восторженным изумлением провела пальцами по влажным контурам его спины.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — прошептал он в путаницу темных прядей у нее на шее. — Скажи, зачем ты сегодня искала меня?

Розалинда судорожно вздохнула. Больше всего на свете она хотела бы сказать ему правду. Больше всего на свете она хотела бы сказать, что любит его, что ей необходимо быть с ним рядом, что она не может обойтись без него. Но какие-то остатки рассудка заставили ее заглушить неосторожные признания. Вместо этого она принялась лихорадочно целовать его плечи. И когда смесь страха и восторга стала уже нестерпимой, Розалинда взмолилась:

— Делай то, что ты делал раньше. Что ты делал раньше…

В то же мгновение она почувствовала медленную и уверенную ласку руки, которая погладила ее по плечу, а потом легла на бедро. Потом он немного передвинулся, и его ладонь скользнула по ее животу вниз, к тому самому месту, которое с такой тоской ожидало сближения с ним. И когда его пальцы раздвинули там завитки волос, он прижался губами к губам Розалинды в яростном, огневом поцелуе. Когда же их языки соединились в неудержимом чувственном танце, пальцы Эрика легли во влажные складки ее самого потаенного места.

Розалинда готова была расплавиться под этой ошеломляющей лаской. Его палец оказался глубоко внутри нее, снова покинул эти запретные пределы… она изогнулась дугой от муки и восторга. И когда тем же самым проворным пальцем он погладил напрягшийся бугорок там, где, казалось, сейчас сошлись все токи ее тела, она закричала в безрассудном порыве:

— Любимый мой!.. Любимый…

Ослепленная жаждой его близости, она поднялась навстречу ею руке. Но и его страсть уже вышла из берегов. Застонав от желания, он поднялся над ней — и бросился в нее, как в омут. В их соединении не было судороги мгновенного испуга, не было колебаний или удивления. Словно рожденная именно ради этого мгновения, Розалинда приняла в себя всю его длину и мощь вторжения. Она поднималась в радостной готовности к подчинению и обретала силу в его власти над собой. Он же, утопая в ее жаркой глубине, повиновался требованиям ее женской природы. Как меч к ножнам, подходили они друг к другу, как ключ к замку и как рука к перчатке Им не надо было ничему учиться, чтобы тела слились в древнем ритуале взаимного обретения. Единые сердцем, единые духом, они вместе устремлялись к этому мгновенному совершенству. Умопомрачительное исступление его поцелуев, нарастающий ритм неотразимой любовной атаки уносили ее в небеса — выше и выше. Она цеплялась за него, словно за последнюю реальность бытия. И когда ее руки и ноги, обвившие его. судорожно напряглись в отчаянном стремлении слиться с ним в одно, раствориться в нем — это единение свершилось.

— Эрик!..

Ее возглас мог бы заполнить Вселенную, хотя прозвучал тише самого тихого шепота и потерялся в обволакивающем тепле поцелуя. Она открылась ему полностью, сдалась на милость победителя — и тогда он на мгновение замер и в завершающем порыве исторг в ее лоно дар своей животворящей силы.

Его тело расслабилось и отяжелело, а она не могла унять дрожь. Оба были в поту и душевно опустошены после минувшего урагана страсти. Он отдал ей все, все до конца — и она отдала все ему. Странное это было чувство, и, улыбнувшись, Розалинда теснее прижала любимого к себе. Да, конечно, он вложил в их соединение все самое лучшее, чем был наделен. Она ощущала это с такой же несомненностью, как ощущала тяжесть, его тела, прижимающего ее к грубой мешковине. Но знал ли она что получил от нее взамен? Понимал ли, что их связывают духовные узы — куда более крепкие чем узы плоти, — несмотря на весь накал телесного наслаждения, которое они подарили друг другу? Нет. Не понять этого он не мог И она улыбнулась от безграничного счастья.

Он шевельнулся и пальцем легко коснулся ее губ. Открыв глаза, Розалинда увидела, что он всматривается в ее лицо, и прочла в его взгляде радость и нежность.

— Такие улыбки приберегай только для меня. — Наклонив голову, он ласково поцеловал ее, и в этом поцелуе жила не страсть, а какое-то иное чувство, которому не так легко подыскать название. — Только для меня одного.

Она молча кивнула в ответ, и он уронил голову ей на плечо. Потом перекатился на бок, не выпуская ее из объятий. Одной рукой он провел вверх по ее руке, потом вниз и легко коснулся ее груди. И это движение, такое нежное и уместное, показалось сейчас исполненным даже большей интимности, чем все предшествовавшее ему.

Уткнувшись лбом в плечо Эрика, Розалинда улыбнулась, не желая заглядывать в будущее — ни на секунду вперед. Сейчас, когда она лежала в его объятиях после столь упоительных любовных утех, она по крайней мере могла тешить себя иллюзией, что все в мире идет так, как должно идти.

Эрик сидел на грубо сколоченной скамье, когда прочие ратники потянулись ужинать. Они несколько раз звали его с собой, но он только молча качал головой. Не еда была у него на уме

— Может, его Молли дожидается, — загоготал один верзила. — Я видел, как она новичка обхаживала. Сейчас в сыроварне пусто — время самое подходящее. Какой мужик не предпочтет Молли со всеми ее штучками баранине с подливкой?

— У кого брюхо подвело, вот какой. Тогда уж лучше баранина, — добродушно вмешался другой.

Эрик поднял глаза, изобразив на лице что-то вроде усмешки. Хотя их грубое зубоскальство относилось к бойкой молочнице, Эрика от этих шуточек коробило: слишком свежо было в памяти последнее свидание с Розалиндой.

— Вот еще! Она сейчас, не иначе, слишком устала, чтобы пошевеливаться, как мне надо, — ответил он с запинкой. — Видали, какая там дорожка уже протоптана к ее дверям?

— Молли устали не знает.

— Она ж ничего не делает, только лежит раздвинув ноги. С чего тут уставать?

К тому времени, когда сотоварищи удалились в парадную залу, Эрик чуть ли не зубами скрежетал от злости. Но сердился он скорее на себя самого, чем на толпу насмешников. О Молли он и не думал: она не вызывала в нем ни малейшего интереса, тем более что репутация потаскушки была ею вполне заслужена. Всего несколько часов назад он лежал с Розалиндой. и его не отпускало воспоминание об аромате и сладости ее прекрасного тела. И когда о слиянии мужчины с женщиной окружающие судачили так, словно речь шла о случке животных, Эрику становилось тошно. Еще хуже было то, что в прошлом он мог бы припомнить целую вереницу подобных Молли — спутниц боевой лагерной жизни, — покладистых девиц, всегда слетающихся на турниры. Давно был потерян счет тем безотказным любвеобильным прелестницам, которые уединялись с ним в каких-нибудь укромных уголках. Чтобы снять напряжений и усталость дневных трудов, ему достаточно было именно этого — мягкого живота и пары раздвинутых ног