Вдруг раздался сильный удар, особенно громко прозвучавший в тиши библиотеки, послышался звон стекла, треск ломающегося дерева и крики, топот ног. Юрий Дмитриевич поднял глаза. Первое, что он увидел, был расколотый абажур настольной лампы. Кресло, на котором сидел рыжеватый мужчина, было разбито, в спинку глубоко врезался алюминиевый стержень. Острые куски стекла, рубчатого, сантиметровой толщины, с запаянной внутри проволочной сеткой, глубоко пропороли сиденье кресла. Стол также был завален стеклом, бумаги и книги на нем порезаны и изорваны острыми осколками и кусками алюминия. Сидевшая слева женщина держалась за порезанную левую кисть; впрочем, порез был неглубоким, просто царапина. Юрий Дмитриевич глянул вверх и увидал в потолке зияющее отверстие, сквозь которое видны были стропила. Целая рама сорвалась и, пролетев десять метров, ударила по столу и креслу рыжеватого мужчины. Читатели повскакивали со своих мест, по ковровой дорожке через зал трусила дежурная.

– А где же товарищ? – спросила она, запыхавшись.

– Покурить вышел, – ответил Юрий Дмитриевич.

– Это б череп разнесло в два счета, – сказал кто-то. – Вот и пойди предугадай, где тебя ждет.

В зал вошел рыжеватый мужчина. Вид у него был отдохнувший, возможно, он не только покурил, но и выпил в буфете чашечку кофе. Он шел по проходу, вытирая платком с губ крошки печенья. Заметив толпящихся читателей, он удивленно поднял брови. Лицо его помимо благодушия приобрело оттенок любопытства. Он пошел быстрее, вытянув шею и стараясь заглянуть через спины.

– Товарищ, – увидев его, выкрикнула дежурная. – Это тот товарищ… С этого места… Видите, какой вы счастливый, товарищ…

Перед мужчиной расступились. Он увидал искалеченное кресло, стол, заваленный острыми кусками стекла и алюминия. На мгновение тело его затряслось, словно в ознобе, лицо исказилось. Но лишь на мгновение. В следующее мгновение лицо его приобрело задумчивое, даже сонное выражение, которое бывает у людей, предавшихся философским размышлениям. Так стоял он минуту-две в полной тишине, склонив голову несколько набок. Потом он мягко, осторожно, словно не желая запачкать костюм и выбирая место почище, опустился на пол. Щеки его побелели.

– Обморок, – крикнула дежурная, – воды… Медсестру… Позвоните…

Юрий Дмитриевич принялся собирать свои книги и бумаги. Он видел, как мужчину усадили, медсестра давала ему понюхать флакончик, мужчина вскидывал головой, и расстегнутая рубашка его была мокрой от воды.

– Всё ясно, – бормотал Юрий Дмитриевич. – Всё ясно…

Юрий Дмитриевич сдал книги, спрятал бумаги в портфель, оделся и пошел, вдыхая сырой воздух. Утренние сугробы выглядели теперь маленькими грязными кучками. В зимнем пальто и ушанке было жарко.

Встретив Юрия Дмитриевича в передней, Нина спросила, глянув ему в лицо:

– Ты уже знаешь? Тебе звонили!.. Ах, боже мой… Но, в общем, волноваться не надо… Всё можно решить… Главное – здоровье… Любой суд будет на твоей стороне…

– Какой суд? – снимая пальто, спросил Юрий Дмитриевич. – Что я знаю?.. Вечно у тебя какие-то новости… Ты шпионишь за мной, как иезуит.

– Юрий, – сморщившись, словно собираясь заплакать, сказала Нина, – Юрий, сейчас не время для пререканий… Надо решать серьезные вещи… Ты ведь знаешь… я сразу поняла это по выражению, с которым ты вошел…

– Ах, оставь со своей телепатией… Какое выражение, в чем дело?

– У нас Григорий, – сказала Нина, – он хочет говорить с тобой… Но ты должен помнить о себе… И о своем здоровье… О своей семье…

– Григорий? – спросил Юрий Дмитриевич в некоторой растерянности.

В последнее время отношения с Григорием и вообще со старыми друзьями у Юрия Дмитриевича разладились. Они перестали бывать друг у друга. Григория Юрий Дмитриевич встретил случайно недели две назад на улице. Они поздоровались, перекинулись двумя-тремя словами и разошлись. Григорий Алексеевич сидел в кабинете у Юрия Дмитриевича и листал женский календарь за прошлый год.

– Однако сюрприз, – стараясь придать своему лицу бесшабашное выражение, сказал Юрий Дмитриевич. – Глазам не верю…

– Здравствуй, – сказал Григорий Алексеевич. – Я к тебе, собственно, по делу… Вернее, тебе письмо…

– Григорий, – сказала Нина, – Юрий перенес тяжелую болезнь. Я прошу тебя, я требую, наконец…

– Ах, оставь! – крикнул Юрий Дмитриевич, чувствуя усиливающееся сердцебиение. – В чем дело, от кого письмо? Что я знаю?.. Что вообще происходит?

– Сядь, – сказал Григорий Алексеевич. – Я состою в Обществе охраны памятников старины… которые подвергаются варварским разрушениям в результате невежества… Например, памятник русского зодчества… Двенадцатый век… В нем склады горторга… Строители… Унитазы валяются…

– Ах, ты хочешь, чтобы я тоже вступил в общество, – облегченно вздохнул Юрий Дмитриевич.

– Нет, – сказал Григорий Алексеевич, – то есть в общество ты можешь, конечно, вступить… Это долг каждого культурного человека. Защитить историю… Предков… Да… Но я сейчас, собственно, о другом… Я с комиссией был в монастыре… В общем, в том самом… Я встретил девушку… Женщину… Богомолку… Она меня узнала… Зина… Она беременна…

Высказавшись, Григорий Алексеевич глубоко вздохнул, перевел дыхание, точно поднявшись на гору. Юрий Дмитриевич слыхал, как за спиной заплакала Нина.

– Да, конечно, – тихо сказал Юрий Дмитриевич. – Но что же делать… Вернее, я не совета у тебя прошу, а просто думаю вслух.

– Ты был болен! – крикнула Нина. – Ты не несешь ответственности за свои поступки… Я советовалась с Бухом… При болезни инстинктивная жизнь, половые влечения повышены… Да… Известны случаи, когда больные легкомысленно вступают в брак со случайными лицами… И кроме того, – со злобой крикнула Нина, – эти религиозные святоши развратны… В сектах они вступают в связь с проповедниками… С монахами… Она пытается воспользоваться… Это не твой ребенок…

– Она не сектантка, – тихо, думая о чем-то и оберегая эти мысли от окружающих, сказал Юрий Дмитриевич.

– Тебе письмо, – сказал Григорий Алексеевич и протянул замусоленный конверт.

В нем лежал листок блокнотной бумаги, на которой значилось сверху: «Делегату VI съезда Республиканского общества по распространению политических и научных знаний».

– Это я вырвал ей лист из своего блокнота, – сказал Григорий Алексеевич.

Листок был исписан с корявой аккуратностью, как обычно пишут малограмотные.

«Милый мой муж Юрий, – писала Зина, – с приветом к тебе твоя жена Зина. Мы хоть и не венчанные, но я так пишу потому, что перед Богом мы муж и жена, и я за тебя молюсь, как за мужа своего в дальней дороге. А когда ты вернешься, мы повенчаемся и для людей тоже будем мужем и женой. В первых строках своего письма спешу тебе, мой любимый муж, сообщить большую радость. У нас будет сын. Я взяла из артели отпуск и вместе с папой Исаем, который тоже тебя любит, еду сейчас в Почаев, в святую лавру, чтоб молиться за сына и за нашу любовь. Твоего адреса я не знаю, но когда вернусь, то напишу твоему другу, а он тебе передаст. Твоя верная любящая жена Зина».