Антоненко пожал плечами.

– А вот если я на Зойке женюсь, это настоящее будет?

– Дурак, – рассмеялся Гордеев.

Игорь вышел к ним бледный, строгий, даже траурный. Вовсе не так люди выходят из этих скорбных стен.

Он остановился возле Гордеева и Антоненко. Потоптался, теребя в руках сумку с вещами. Потом сказал Гордееву:

– У меня деньги есть, я вам заплачу. Вы мне скажете сколько.

– Ладно, – махнул рукой Гордеев. – Вот его благодари.

– Спасибо, – сказал Игорь Антоненко.

– Да чего там, – растрогался Борис.

– А можно я тебя о чем-то попрошу? – спросил Юрий.

– Костюм сшить?

– Это тоже.

– А что еще?

– Давай обнимемся, – сказал Гордеев.

Антоненко ошалело посмотрел на друга.

Игорь вскинул глаза. Гордеев беззащитно улыбался.

Они шагнули друг к другу…

…Они обнялись.

И словно не было этих долгих лет. Словно эти годы просто чикнули и выбросили в корзину. И не надо было ничего говорить. Вспоминать, рассказывать наперебой, как они прожили друг без друга, как отвыкали от своей половины. Потому что они не отвыкали и не жили друг без друга.

Но – люди есть люди. Были какие-то правила, какие-то традиции. Надо было выпить за встречу. Надо было посидеть и поговорить.

Игорь сбегал и принес водки. Николай достал тушенку, хлеб, даже сладкие перцы.

Они пили водку, закусывали, но, казалось, даже не чувствовали вкуса. Они смотрели друг на друга, прямо в глаза, они не отводили взгляда, и если бы кто-то вошел, он решил бы, что эти люди играют в гляделки. Но они не играли, не дурачились. Им было так проще. Им не надо было говорить слова, они только ловили в глазах друг у друга верный отблеск.

– Война, – сказал только Николай.

Игорь кивнул. Все было ясно. Кому война, а кому мать родна, ведь она их снова, после стольких лет соединила.

Мать и отец после развода не виделись и даже не созванивались. И он и она как отрезали. Мать старалась вообще не упоминать об отце. А потому получалось, что не вспоминала и о брате Игоря. Он поначалу мучился, жутко тосковал, но потом свыкся как-то, что ли, как свыкается человек с отсутствием руки или ноги. Остаются только фантомные боли.

Отец завел новую жену. Хорошую, в общем, женщину, но ничего о прежней жизни она и слышать не хотела. Поэтому Николай тоже мучительно стал отвыкать от матери и брата.

И вот теперь оказалось, что ни тот, ни другой так и не отвыкли.

Им не надо было говорить, что теперь они будут жить вместе, что теперь их сам черт не разлучит.

Они все это видели в глазах друг у друга.

– Игорек. Ой, извините… А че ты так сидишь? – заглянула в палатку связистка. – Скучно.

И остолбенела. Поначалу решила, что писарь поставил перед собой зеркало. И с этим зеркалом от тоски глушит водку. А потом пригляделась – мама родная, близнецы.

В другой раз оба, конечно, стали бы в стойку – как же, девушка! Но сейчас она была досадной помехой. Впрочем, не выгнали, пригласили за свой стол.

И теперь уже потекла беседа. Не между братьями, они наперебой стали рассказывать все этой связистке. А она смотрела на них и только охала. Надо же, бывает же!

Правда, когда предложила позвать свою подругу, запротестовали. Не надо. Хорошо сидим. Никто не знает – и пусть. Завтра, завтра всем все расскажем. Мы теперь рядом будем, как у мамки в животе.

Потом заспорили, кто из них старший.

Николай был уверен, что родился на семь минут раньше брата, а Игорек уже пьяно мотал головой:

– Не-а, ты последыш!

Потом Игорь, кажется, целовался со связисткой, а Николай переоделся в его форму и бегал доставать водку.

Потом братья плакали. А связистка их утешала. Ох как утром она расскажет обо всем подруге! Ох как подруга удивится и даже не поверит.

Потом связистка принесла машинку и стала Николая стричь, чтоб совсем уже разницы между ними не было. А они счастливо хохотали.

А потом Игорь уже ничего не помнил.

Николай уложил его, накрыл с головой шинелью, чтобы солнечный свет не мешал, а сам подсел к связистке и стал на бреющем полете ее «кадрить».

Но связистка не «кадрилась». Ей тоже хотелось спать. Уже было утро, всю ночь просидели.

Николай ее отпустил.

Но она вдруг вернулась через минуту.

– Игоря в штаб. Какой-то пакет отвезти. Буди.

И вдруг Николай решил созорничать.

– Ты что, не узнала? – улыбнулся он.

Связистка присмотрелась.

– Тьфу ты, мамочки! Я думала – Коля.

– Нет, уехал Коля. Завтра приедет. А кто там зовет?

– Попов.

– Ну пошли, – встал Николай. – Что там за пакет…

Они вышли из палатки, солнечный свет резанул глаза после темноты. Утренний воздух омыл легкие.

– Хорошо! – сказал Николай. – Ты иди, я сейчас, пилотку забыл.

Он вернулся в палатку, склонился над спящим братом. Нет, не прощался, просто заботливо подоткнул шинель. Действительно, чего будить? Он смотается туда и обратно. А вернется – они отметят свою встречу уже по-настоящему, громко, шумно, весело, чтоб и люди порадовались.

А сейчас у него дела, он скоро вернется…