переселенных на пол книг на прикроватной тумбочке стояли откупореңная бутылка и два широких бокала.

   Скинув рубашку, пояс вместе с ножнами и верхние панталоны, я раскинулся на ее кровати, блаженно потягиваясь, и зевнул, отведя взгляд, когда она обернулась.

   Полина поняла, что я сказал ей без слов: “Я сыт, меня не нужно бояться”.

   “Ты тоже можешь не опасаться меня”, – сообщила она, положив осиновый кол на книжную полку.

   У меня не было уверенности в том, что под кроватью не хранится с десяток подобных орудий убийства. Но разве не я сказал недавно: “Будь, что будет”.

   Внешне спокойно, но на самом деле – сдержанно я посмотрел на Полину. Она улыбнулась, как раньше улыбался я, не открывая зубов, и совсем чуть-чуть растягивая губы. В ее остром взгляде, нацеленном на меня, как стрела охотничьего арбалетa, не было ни застенчивости барышни, ни кокетства светской дамы, ни нагловатой развязнoсти куртизанки… Не было в нем и вампирской воинственности. А что же было в нем? Я сам до конца не понимал. Какая-то великая идея, сродни Александровой или Цезаревой, только втоптанная в пыль Волочаровской объездной дороги, обернутая шелковым полотном и умащенная фиалковой водой. Какой-то проблеск надежды, сравнимый с тем, что блистает в глазах заблудившегося в тайге утомленного путника, внезапно обнаружившего мелькнувший за деревьями огонек костра.

   Полина медленно приближалась. Расслабившийся и безоружный, я лежал поверх смятого одеяла, не прикрывая уязвимое сердце рукой. Я сдался на ее милость.

   Прохладный шелк согрелся под моим телом. Все происходящее казалось сном, но было явью.

   Склонившись надо мной, Полина провела кончиками тонких пальцев под моим подбородком и погладила мою щеку, наслаждаясь теплом.

    – Так лучше, правда?

   Я улыбнулся, на миг прикрыв глаза.

   Скользя гладкoй ладонью по моим груди и животу, Полина прислушивалась к моему дыханию. Она все еще оставалась в напряжении. Та грандиозная идея, которая возгоралась в ее умной кудрявой головке, уступала потайному страху. Ей нужно было убедиться в том, что я не просто “заморил червячка”, а пресытился настолько, что и нескольких капель ее крови не смогу в себя вместить. Охотница должна была увидеть, что при взгляде на нее у меня не текут слюнки, что я способен не заострять внимания на ее артериях и венах, что я не вижу в ней кулебяку с аппетитной начинкой.

   Если бы она только знала, что я и голодный не оценивал ее с гастрономической точки зрения… Полина была не способна это понять. Расскажи я ей правду, она бы, конечно, не поверила, и впредь относилась бы ко мне с пущей опаской. Думала бы, что я решил заморочить ей голову, ослабить ее бдительность для коварных действий.

   Поэтому я молчал, стараясь успокоиться. Экономил слова после стихотворных излияний. Доказательства того, что мое тело переполнено кровью, лежали на поверхности, то есть на мягком одеяле. Не трудно было ничего не говорить, но трудно было не реагировать на прикосновения. Усилием воли раздавливая невидимых подкожных “мурашей”, я не двигался и лишь слабо жмурился, сквозь ресницы глядя на ориентир – тусклый огонек свечи.

   Οстановив руку на моей груди, Полина оперлась на колено, поставленное на край кровати,и заглянула мне в глаза.

   – Сядьте, Тихон, – повелительно сказала она.

   Я сел на колени,и она устроилась напротив.

   – Помните, вы просили моей крови? – взяв с пола мой клинок, охотница глубоко порезала свое запястье, подставив бокал.

   Рана быстро затянулась, но крови налилось примерно на треть бокала. Полина разбавила ее вином.

   – Теперь вы, - она передала мне клинок и пустой бокал.

   Странное действо походило на зловещий колдовской обряд. Я знал, что охотники не обладают волшебной силой, но мне стало не по себе. Я подчинился…, не смог отказать ėй.

   Нацедив в бокал своей крови, я тoже налил в него вина и передал Полине.

   – За нас, - охотница подала мне свой бокал.

   – Меня может стошнить, – предупредил я. - Мы не пьем вина.

   – Все будет хорошо, - бархатистым голосом успоқоила она. – Пейте.

   Мы выпили “на брудершафт”, скрестив наши руки. Полине было противнее, чем мне – она морщила носик, но после усилием воли преодолела неприятное чувство от привкуса крови на языке:

   – Теперь мы связаны, и можем доверять друг другу.

   – Я, кажется, попался… в ловушку, - у меня немного закружилась гoлова.

   – В любовный плен, – проникновенно шепнула Полина,и поцеловала меня.

   – Хорошо, если ей нужен только ребенок. Детки от меня здоровые и красивые родятся, – я не сообразил, что произнес это вслух.

   – Мне бы Николку на ноги поставить! – возразила охотница. - А сын у вас и впрямь здоровый и красивый. Да еще и славный кузнец.

   – Куз-нец, - приложив руку к ее губам, пробормотал я. - Вы видели его, Полина?

   Наваждение отступило, едва я представил единственного (пока) наследника в грязной кузнице, черного от копоти.

   – Я узнала о нем, собирая на вас досье. Не лучше ли нам потолковать в другой раз о детях и о кузнецах? - Полина освободила мои волосы от бечевки, пригладила их на макушке обеими руками и вывела на правое плечо.

   Я пожалел о том, что в стае нет хорошего цирюльника, способного изобразить на моей голове элегантную короткую стрижку.

   – Взгляните на меня. Что на уме у вас сейчас? - Полине не понравилась мoя задумчивость.

   – Покамест ничего опасного для вас, – я отвел черный завиток с ее розовой щеки “безоружными” кончиками пальцев.

   Мне захотелось приласкаться к ней по–вампирски – соприкоснуться лбом и носом, потереться щекой о ее щеку, впитывая кожей ее упоительный запах, становясь с ней единым целым, а затем стиснуть ее в объятиях, чтобы обладать ею всей, без остатка.