– Демон он или человек – в этом мы еще разберемся, – проворчал Манфред, но взгляд его несколько потеплел – Гонсалес вел себя открыто и не задирал перед ним нос, чем всегда грешили Охотники в отношениях с Защитниками Веры. – Но вы меня заинтриговали: если Охотник столь почтительно отзывается о жертве, значит, она действительно чего-то стоит. Что ж, я вас внимательно слушаю…

Карлос принес с собой копии своих мадридских отчетов, тех самых, что повлияли на отстранение от дела магистра Жерара. Он выложил бумаги на стол перед командиром Ангелов-Хранителей, после чего занялся устным инструктажем. По ходу повествования брат Манфред знакомился с бумагами и передавал их заместителю. Больше всего Матадор опасался, что Флиссинген и Скабиа тоже обзовут его предостережения «занятной историей», как это сделал покойный де Сесо, но гвардейцы, к их чести, оказались людьми здравомыслящими и трезво оценили степень угрозы.

– Хорошо, брат Карлос, мы приняли к сведению вашу информацию, – кивнул Флиссинген. – Хотя лично я не понимаю, почему вы так уверены, что Морильо направился в Ватикан. Сделать вывод лишь на основе нацарапанной преступником закорючки…

– Сегодня утром я получил донесение из Монпелье, – перебил его Карлос. – Есть такой городишко на юге Парижской епархии. Не так давно в его окрестностях были ограблена и избита группа торговцев. Так вот, они утверждают, что среди грабивших их байкеров присутствовал человек, схожий по описанию с Луисом Морильо. Согласитесь, ошибиться при опознании этого убийцы трудно. Отсюда следует, что я все-таки оказался прав: Морильо покинул Мадридскую епархию и движется на восток.

– Но это еще не доказывает, что он направляется в Ватикан, – возразил брат Манфред.

– Будет замечательно, если я ошибусь и мы схватим его на материке, – вздохнул Гонсалес. – Однако уповать на это я бы не стал.

– Здесь я с вами солидарен, брат Карлос, – согласился «архангел-хранитель». – Я принадлежу к тем людям, которые таскают с собой зонт даже при ясной погоде. Иначе, сами понимаете, я бы не сидел в этом кресле. Обещаю вам, что охрана объекта будет усилена, пропускной режим ужесточен, а на стены выставлены дополнительные прожекторы. Никто не приблизится к объекту ночью даже на сто метров. Также распоряжусь перекрывать движение лодок по Тибру возле стен дворца в ночное время. Вы уже контролируете мосты?

– Да, на городских мостах установлены пропускные пункты, – подтвердил Карлос, после чего уточнил: – На всех, кроме моста Санта-Катарина.

Через Тибр по мосту Санта-Катарина проходила закрытая дорога. Она вела от расположенного на левом берегу дворца Гласа Господнего к служебной резиденции Пророков, возвышающейся на правобережном холме под названием Ватикан, на котором в древности было расположено крохотное одноименное государство – прообраз современной Святой Европы. Целое самостоятельное государство внутри города, называвшегося тогда Римом. На заре образования Святой Европы Великий Пророк Витторио высочайшим указом переименовал Рим, «страшными пороками себя унизивший», в Ватикан – название, сохранившее святость даже во время тотальной смуты Века Хаоса, наступившего после Каменного Дождя. Разумеется, что священный холм стал центральной частью переименованного города, а прекрасные здания на холме – собор Святого Петра, музей, дворец, названный позже дворцом Апостолов, и Сикстинская капелла – отреставрированы. Мост Санта-Катарины, о коем упоминал Карлос, соединял их с дворцом Гласа Господнего и использовался только по служебным надобностям. Само собой, что Охотникам требовалось особое разрешение на размещение там пропускного пункта.

– Мост Санта-Катарина мы берем на себя, – сказал Флиссинген. – Хотя там и без того посты установлены.

– Скажите, брат Манфред, привлечение дополнительных сил на охрану дворца Гласа Господнего не повредит безопасности служебной резиденции Его Наисвятейшества? – осведомился Матадор. – У Морильо вполне хватит дерзости организовать покушение даже там – в святая святых…

– Нисколько не повредит, брат Карлос, – обнадежил Гонсалеса командир гвардейцев. – К тому же обстановка в столице играет нам на руку: все крупные праздники миновали, а до следующих еще довольно далеко. Его Наисвятейшеству нет нужды лишний раз появляться на людях, а работать он может и у себя во дворце. Так что меня не затруднит уговорить его воздержаться на какое-то время от выходов за пределы объекта номер один. Как скоро вы планируете окончательно разобраться с проблемой?

Наиболее честным ответом на поставленный вопрос был бы «дьявол ее знает», но права на такой ответ Охотник не имел. Отвечать следовало не правдиво, а как положено, что в данном случае были совершенно разные понятия.

– В самое ближайшее время, брат Манфред, – уверенно заявил Матадор. – К тому же, согласно принципам, по которым живет Морильо, затягивание мести – малодушный поступок, а малодушие для него – позор. Так что я просто обязан поторопиться. Но я убежден, мы возьмем его раньше, чем он приблизится к стенам дворца Гласа Господнего.

Однако в чем действительно был убежден Карлос, так это в том, что затянувшаяся Охота станет для него не меньшим позором, чем и затянувшаяся месть – для Морильо…

Это было непередаваемое ощущение. Будь Сото лет на десять моложе, он бы наверняка открыл рот и выпучил глаза от наплыва впечатлений. Но даже в свои годы, когда окружающий мир вроде бы давно не преподносил сюрпризов, каратель ощущал себя впечатлительным подростком, глядя на открывающееся перед ним великолепие Божественной Цитадели – «первого города Земли».

Мутные волны Тибра мерно бились о борт большой широкой лодки, на которой в данный момент прятался Сото. Он вплывал в речные ворота Ватикана так, словно это были врата Аида – повелителя подземного мира мертвых (в свое время Луис Морильо наслушался от Лоренцо много античных легенд – старшина Барселонской Особой знал их и любил пересказывать). Самое занятное заключалось в том, что подобное сравнение являлось чертовски подходящим: вместо Стикса – древний Тибр, вместо перевозчика Харона – торговец холстом Григорио, но главное – Мара и впрямь давным-давно считал себя мертвым. А роль монеты, что древние греки клали во рты своих покойников в уплату Харону за переправу через Стикс, сыграл верный Торо.

Григорио был давним компаньоном Аспида и других байкеров, реализовывая, помимо собственного товара, награбленные ими вещи по хорошим ценам, что в Ватиканской епархии всегда держались на порядок выше, чем в остальных. Отыскав во Флоренции лавку Григорио, Сото упомянул общих знакомых и изложил свою нетипичную просьбу. Торговец присвистнул и поинтересовался, а понимает ли узкоглазый байкер, чье лицо почему-то кажется Григорио знакомым, сколько будет стоить подобная услуга. Байкер понимал и, уже не имея за душой ничего ценного, кроме Торо, заранее смирился с его утратой. Бесспорно, расставаться со стальным товарищем было нелегко, но Мара утешал себя мыслью, что байк – последняя его тяжелая утрата в жизни.

Собственную жизнь каратель в расчет не брал.

Узнав, что предлагается в качестве оплаты, флорентиец снова присвистнул, но теперь в его удивлении сквозило сочувствие – ему не требовалось объяснять, что значит для Человека Свободы расставание со Стальным Жеребцом.