В «Мещанском романе» (1666) А. Фюретьер изобразил быт и нравы парижской буржуазии середины XVII в. Его литературным принципом, эстетической нормой было изображение обыденного мира, заурядных людей и их привычных дел. Действительность, какова она есть, воспроизводится Фюретьером без грубости и карикатурности, однако при этом преследуются сатирические цели. В романе изображены мещанские нравы, обычаи, стародавние устои; описан Париж, его улицы и дома. В нем обрисованы многие характерные типы. Таков прокурор Воллишон, нечестный и алчный, который наделен «врожденным отвращением к истине» и «смотрит на чужое добро, как кошка на птицу в клетке». Его жена – бережливая хозяйка, строгая мать, при всей своей ограниченности обладающая известным здравым смыслом. Их дочь – Жавотта, воспитанная в строгости и невежестве, а также хитрая и проницательная Лукреция, воспитанием которой вообще пренебрегали, – всем своим обликом и поведением демонстрируют печальные последствия и той, и другой крайности. Перед читателем проходят судейские чиновники и различные типы сутяг; маркизы, писатели, посетители литературного салона. Фюретьер внимательно прослеживает роль человека в обществе и характеры своих героев объясняет их социальным положением и воздействием на них окружающей среды. Он стремится уловить закономерности общественной жизни и рисует человека как существо социальное, наделяя его чертами, типичными для определенной группы. Движущее начало поступков его героев – жажда денег

Литература барокко проявила себя не только в авантюрно-приключенческой прозе, которое критики относят к так называемому «низовому барокко», но и в масштабных эпических формах. И авторы грандиозных поэм, основанных на мифе о восстании ангелов против Бога, выступали в качестве так называемых адвокатов Дьявола. Справедливо считается, что традицию заложил французский поэт-гугенот Агриппа д´Обинье. «Трагические поэмы» – дело всей его жизни. Он работал над их созданием 39 лет (1577—1616). Книга была издана в 1616 г. после некоторого спада религиозных распрей. В предисловии к книге д’Обинье, ясно сознававший диссонанс, вносимый его поэмой в искусство XVII в., писал: «Вы обнаружите в этой книге стиль, зачастую слишком сжатый, менее отшлифованный, чем творения нашего века». Д’Обинье объясняет и защищает те стилистические приемы, которые в поэзии XVI в. находили самое широкое применение: употребление старофранцузских слов, диалектизмов, профессиональной лексики и т. д. В этом же предисловии д’Обинье кратко излагает и содержание своего произведения, явно опасаясь, что смысл его может остаться непонятым. Передавая содержание двух последних частей поэмы, названных «Возмездие» и «Суд», д’Обинье пишет, что они «могут вызвать нападки за содержащуюся в них политическую пристрастность, но цель этих книг и состоит в том, чтобы эту пристрастность возродить». Он говорит далее, что «писал это произведение как свой завет». Поэт постоянно присутствует в книге как свидетель и обвинитель своего века, обращаясь к виновникам событий он бросает им в лицо:

Подобно автору «Апокалипсиса», говорившему: «О, если бы ты был холоден или горяч! Но так как ты тепел, а не холоден и не горяч, извергну тебя из уст моих!» – д’Обинье буквально извергает из уст своих «Трагические поэмы», и эта страстность, страстность с перехлёстом, без меры и вредит этому произведению, и, одновременно с этим, делает его особенным. Поэма написана так, будто автор её находился в состоянии аффекта. Она удивляет и поражает одновременно, как самые откровенные полотна Караваджо, как живопись тенебризма, в которой свет и тень буквально враждуют между собой за каждый миллиметр пространства на холсте художника. Читая её, создаётся впечатление, будто д’Обинье в творчестве старается изжить какую-то сильную психологическую травму. Так, что же это была за травма? Об этом прекрасно рассказано в эссе выдающейся французской писательницы XX века Маргерит Юрсенар. И вот, что она пишет: «Агриппа д'Обинье, один из крупнейших и наименее читаемых поэтов французского Ренессанса, родился близ Понса в Сентонже в 1552 году, а умер в 1630-м, в Женеве. Он вышел из захудалого дворянского рода; от таких корней в основном и происходят немногие представители довольно редкого у нас во Франции типа – речь идет о писателе-оппозиционере: веку вопреки, он грезит идеалом бескомпромиссной честности и безупречной верности; он заодно с теми, кто гоним, чье дело обречено на поражение. Для д'Обинье (д'Обиньи или же Добиньи – такие мелочи, как незначительные отличия в написании фамилии, мало его заботили) этим обреченным делом станет Реформация.

Он появился на свет во времена, когда на площадях Парижа ярко полыхали костры первомучеников евангелической веры, еще молодой и не запятнанной политической грязью. В восемь с половиной лет его везут через Амбуаз в ярмарочный день, сразу после того, как здесь произошла одна из глупейших стычек, за которой последовала одна из жесточайших расправ в истории Франции, и отец, указав сыну на виселицу с трупами казненных мятежников-гугенотов, взял с него клятву отомстить за этих достойных вождей. Ему двенадцать (или около того), когда он вместе с наставником схвачен бандой католиков и над ним висит угроза костра (впрочем, наутро его спасает посредничество какого-то монаха-расстриги): тогда из бравады он пляшет гальярду под скрипки своих тюремщиков. Такая непринужденность выдает человека, которого невозможно представить себе хмурым или мрачным. Он принимал участие в празднествах той эпохи, состоял в личном знакомстве с Генрихом III (а позже, в «Трагических поэмах», будет осыпать его оскорблениями) и был автором пьесы «Цирцея», поставленной на средства короля в честь свадьбы фаворита Анна де Жуайеза, вызвавшей своим великолепием скандальные толки. Все это отнюдь не говорит о противоречии между жизнью и творчеством поэта: можно ценить изысканность придворных развлечений и литературный вкус монарха – и презирать его как историческую личность. Он любил женщин: страстью к Диане Сальвиати, католичке, вдохновлено множество стихов; женатый на Сюзанне де Лезе, он так горевал, оплакивая её кончину, что дело дошло до кровоизлияния; в возрасте семидесяти лет, и четвертый раз заочно осужденный на смерть, он вновь вступил в законный брак с одной обаятельной вдовой.

Храбрый солдат, отважный офицер, дослужившийся наконец – уже в годах – до не слишком высокого маршальского звания (Marechal des camps, что соответствует современному званию бригадного генерала, примеч. пер.), д'Обинье сыграл свою роль в тех беспощадных гражданских битвах, какими были религиозные войны, но никогда не числился ни среди власть имущих, ни среди ловкачей в партии реформаторов. Ему нравилось воевать, в чем сам он покаянно признается, и его автобиография ярко показывает, как в бедствиях времени молодой человек открывал возможность упоительных приключений. Многие годы д'О6инье был спутником Генриха Наваррского, деля с ним все превратности судьбы, однако не слишком доверяя его легендарному добродушию; он строго судил своего государя (тот, по его мнению, «скорее тонок, чем мудр») и не простил ему отречения. Не будучи «ни сводником, ни льстецом», он испытал на себе неблагодарность, присущую первому из Бурбонов; от такой же неблагодарности других представителей этого рода пострадают в свое время их верные соратники. В одном из лучших сонетов поэт, со свойственным его творчеству смешанным чувством гнева и жалости, описал спаниеля Лимона, красавца с волнистой шерстью, которым когда-то тешился Беарнец (прозвище Генриха Наваррского, происходившего из Беарна (историческая область во Франции, в Западных Пиренеях, примеч. пер.): выброшенный на улицу, полумертвый от голода пес – вот горький символ награды за былую верность. Кинжал Равальяка в 1610 году д'Обинье воспринял как орудие гнева Божия.