намерения, обусловленного смесью одержимости Нагваля Хуана Матуса относительно проходов и странного чувства юмора Сильвио Мануэля. Эта смесь и создала «космическое влагалище». Насколько она знает, переход из одного «я» в другое не имеет физической материальности. «Космическое влагалище» было физическим выражением силы двух людей приводить в движение колесо времени.

Флоринда объяснила, что, когда она и ее друзья говорят о времени, они не имеют в виду что-то такое, что измеряется движением часовой стрелки. Время является сущностью внимания, из времени состоят эманации Орла, и, по существу, когда входишь в любой аспект другого «я», то знакомишься со временем.

Флоринда заверила меня, что этой ночью, пока мы сидели в комнате, у них был последний шанс помочь мне и ученикам повернуться лицом к колесу времени. Она сказала, что колесо времени подобно состоянию повышенного осознания, являющегося частью другого «я», так же как лево- и правостороннее осознание являются частями нашего повседневного «я», и что его физически можно описать как туннель бесконечной длины и ширины, туннель с отражающими бороздками. Каждая бороздка бесконечна, и бесконечно их число. Живые существа созданы силой жизни так, что смотрят только в одну бороздку. Смотреть же в нее означает быть пойманным ею, жить ею, этой бороздкой. Она сказала, что то, что воины называют волей, относится к колесу времени. Что-то похожее на усик виноградной лозы или на осязающее щупальце, которое есть у всех нас. Она сказала, что конечная цель воина – научиться фокусировать волю на колесе времени, для того чтобы заставить его поворачиваться. Воины, сумевшие повернуть колесо времени, могут смотреть в любую бороздку и извлекать оттуда все, что пожелают, вроде этого «космического влагалища». Быть пойманным в бороздку времени означает видеть образы этой бороздки, но только по мере того, как они уходят. Свобода от околдовывающей силы этих бороздок означает возможность смотреть в любом направлении, как эти бороздки уходят или приближаются.

Флоринда замолчала и обняла меня, а затем прошептала на ухо, что когда-нибудь, если я достигну целостности самого себя, она вернется, чтобы закончить свой инструктаж.

Дон Хуан подозвал всех ко мне. Меня окружили. Сначала дон Хуан сказал, что я не могу идти с ними в их путешествие, потому что меня невозможно отделить от моей задачи. В подобных обстоятельствах единственное, что можно сделать, – это пожелать мне всего наилучшего. Он добавил, что воины не властны над своей жизнью, они как бы и не живут в обычном смысле. С того момента, как они начинают понимать природу осознания, они перестают быть личностями и человеческие усилия больше не являются частью их воззрений. У меня есть мой долг как воина, и ничто другое не является важным, потому что я остаюсь позади, чтобы выполнить крайне непростую задачу.

Поскольку я уже освободился от своей жизни, им нечего больше сказать, разве что пожелать действовать так хорошо, как я только смогу. Мне тоже нечего было сказать им, кроме того, что я понял и принял свою судьбу.

Следующим ко мне подошел Висенте. Он очень мягко сказал, что вызовом для воина является приход к тончайшему равновесию между положительными и отрицательными силами. Этот вызов не означает, что воин стремится все взять под контроль, а означает лишь, что воин должен стремиться встретить любую вообразимую ситуацию, ожидаемую и внезапную, с равной эффективностью. Быть совершенным в благоприятных обстоятельствах означает быть бумажным воином. Мой вызов состоит в том, что я остаюсь позади. Их вызов – в том, чтобы идти в неизвестное. Оба вызова являются захватывающими. Для воинов восхищение от того, что остаешься, равно восхищению от того, что отправляешься в путь. Оба равны, потому что оба состоят в выполнении священного долга.

Затем ко мне приблизился Сильвио Мануэль. Заботясь о практических вещах, он снабдил меня формулой, своеобразным заклинанием на тот случай, если моя задача окажется для меня непосильной. Это был тот напев, который возник у меня в уме, когда я в первый раз вспомнил женщину-Нагваль.

Я уже отдал себя Силе, что правит моей судьбой.И я ни за что не цепляюсь – мне нечего защищать.У меня нет мыслей, поэтому я буду видеть.Я ничего не боюсь – я буду помнить себя.Отрешенный и легкий,Я проскользну мимо Орла, чтобы снова стать cвободным.

Он сказал, что собирается продемонстрировать практическое манипулирование вторым вниманием, и тут же превратился в светящееся яйцо. Затем вернул себе свою нормальную внешность и повторил эти превращения три или четыре раза. Я отлично понял, что он делает. Ему не понадобилось объяснять мне это, и все же я не мог выразить словами то, что узнал.

Сильвио Мануэль улыбнулся, понимая мои проблемы. Он сказал, что требуется огромная сила, чтобы освободиться от намерения повседневной жизни. Секрет, только что открытый мне, состоит в том, как уходить от такого намерения. Чтобы выполнить то, что он сделал, нужно перенести свое внимание на светящуюся оболочку.

Он еще раз превратился в светящееся яйцо, и тогда мне стало ясно все, что я знал и так. Глаза Сильвио Мануэля на какое-то мгновение сфокусировались на точке второго внимания. Голова его была направлена прямо, но взгляд был несколько скошен в сторону. Он сказал, что воин должен вызвать намерение, а взгляд является ключом. Глаза как бы выманивают намерение.

Меня охватила эйфория.

Теперь я получил возможность думать о чем-то таком, что я знал, в действительности не зная. Причина того, что видение является как бы функцией зрения, состоит в том, что глаза нужны нам, чтобы фокусироваться на намерении. Дон Хуан и партия его воинов знали, как использовать свои глаза, чтобы схватить другой аспект намерения. Они называли это действие видением. То, что показал мне Сильвио Мануэль, являлось истинной функцией глаз – ловцом намерения.

Я решил использовать свои глаза, чтобы принимать намерение, и сфокусировал их на точке второго внимания. Внезапно дон Хуан и все его воины, донья Соледад и Элихио стали светящимися яйцами, но это не относилось к Ла Горде, трем сестричкам и Хенарос. Я продолжал перемещать глаза туда и назад между шарами света и людьми, пока не услышал щелчок в основании шеи, и тогда все в комнате стали светящимися яйцами. Мгновение мне казалось, что я не смогу их различать, но затем мои глаза как-то приспособились, и я смог удерживать два аспекта намерения, два образа сразу. Я мог видеть и их физические тела, и их светимость. Две сцены не были наложены друг на друга, они существовали отдельно, и все же я не мог понять – каким образом. У меня как бы сосуществовали два канала зрения – где видение совершалось моими глазами и в