Это единственный язык, который понимают азиаты, — сказал Сталин. — Я сам — один из них и знаю, что говорю.

Впрочем, вождь осознавал, что на Халхин-Голе было сравнительно небольшое сражение.

В апреле 1940 года, выступая перед военными, Сталин откровенно сказал:

— Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии, это чепуха, это не война, это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном. Япония боялась развязать войну. Мы тоже этого не хотели, и некоторая проба сил на пятачке показала, что Япония провалилась. У них было две-три дивизии, и у нас две-три дивизии в Монголии. Столько же на Хасане. Настоящей, серьезной войны наша армия еще не вела...

С Гитлером или с Западом?

Сталин решил, что хватит заниматься только внутренними делами. Пора выходить на мировую арену и играть по-крупному. Хваткий и уверенный в себе Адольф Гитлер получал все, что хотел. Старая Европа пасовала перед его напором, наглостью и цинизмом. А в Москве сидели не менее напористые, хваткие и циничные люди.

Сближение с нацистской Германией началось еще в 1938 году. Сталин осторожничал, не зная, как подступиться к идеологическому врагу.

В октябре 1938 года нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов и немецкий посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург договорились о том, что пресса и радио обеих стран будут воздерживаться от прямых нападок на Сталина и Гитлера. 19 декабря 1938-го было подписано торговое соглашение между двумя странами.

После этого Гитлер сделал небывалый жест, который долго обсуждался в Берлине и в других европейских столицах. Вечером 12 января 1939 года в Берлине в имперской канцелярии был устроен новогодний прием, на который был приглашен дипломатический корпус. Адъютант Гитлера Фритц Видеман так описал происшедшую там сцену:

«Гитлер приветствовал русского полпреда особенно дружелюбно и необычно долго беседовал с ним. Взгляды всех присутствующих были направлены на них, и каждый мысленно задавал вопрос: что здесь происходит? Чем дольше продолжалась беседа и чем дружелюбнее она протекала, тем сильнее становилось затаенное волнение.

В этот день русский стал центральной фигурой дипломатического приема. Все теснились вокруг русского, как пчелы вокруг меда. Каждый хотел знать, что, собственно, фюрер ему сказал...

Я не знаю, о чем говорил фюрер с русским полпредом. Но манера и откровенно дружелюбное настроение, с которым он это делал, являлись недвусмысленным признаком того, что в его позиции что-то изменилось. Во всяком случае, Гитлер намеренно выделил русского».

Советский полпред Андрей Федорович Мерекалов (он работал в Берлине в 1938—1939 годах) докладывал в Москву:

«Гитлер поздоровался со мной, спросил о житье в Берлине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался... Внешне Гитлер держался очень любезно и, несмотря на мое плохое владение немецким языком, поддержал свой разговор без переводчика».

Демонстративно дружественный прием советского полпреда был жестом, основанным на реальном расчете. Гитлеру доложили, что без поставок советского сырья увеличение военного производства исключено, следовательно, невозможно и военное противостояние с западными державами. Если вермахт желает воевать, ему нужны, как минимум, прочные торговые отношения с Советским Союзом.

А Гитлер собрался воевать. Охваченный стремлением расширить свою империю, он до последнего колебался: с кем ему воевать и против кого? И западные демократии, и коммунистический Советский Союз в равной степени были врагами, которых следовало сокрушить, чтобы дать Германии простор и преобразовать европейское пространство.

Придя к власти, Гитлер прощупывал поляков на предмет совместных действий против России. По его поручению председатель сената города Данцига (польское название — Гданьск, после Первой мировой войны город находился под управлением Лиги Наций) Герман Раушнинг в начале 1934 года беседовал с главой Польши маршалом Пилсудским, с другими видными польскими политиками. Вернувшись, доложил: Пилсудский дал понять, что готов искать общий язык с Германией.

Гитлер долго молчал. Трудно было понять, слышит он Раушнинга или нет. Потом сказал:

— Это неплохо, если на востоке я смогу действовать совместно с Польшей, а не против Польши. Во всяком случае, я дам полякам шанс.

— Вы собираетесь объединиться с Польшей и нанести удар России? — уточнил Герман Раушнинг.

— Вполне возможно, — ответил Гитлер и добавил: — Советская Россия — это крепкий орешек. Вряд ли я смогу с нее начать.

Гитлер хотел, чтобы Польша передала ему часть своих территорий. Что поляки потребуют в качестве компенсации?

— Они вряд ли удовлетворятся одной Белоруссией, — осторожно заметил Раушнинг. — Им нужны Прибалтика и Причерноморье.

— Об Украине пусть и не мечтают, — прервал его Гитлер.

— Если Польша поступится своими интересами на западе, — сказал Раушнинг, — она захочет реализовать свои территориальные претензии к Украине, к Литве, а может быть, даже к Латвии. Польские политики представляют себе будущее страны в форме Великопольской империи от Балтийского до Черного моря.

— Мне не нужно, чтобы у нас под боком оказалась мощная в военном отношении польская империя, — грубо прервал его Гитлер. — В такой ситуации какой мне интерес воевать с Россией?

— Но, не учитывая интересов Польши, мы едва ли сможем уговорить ее поступиться западными территориями, — возразил Раушнинг.

— Тогда я заставлю поляков отдать эти земли. Я думаю, что мне не составит труда разделить Польшу. Я вовсе не собираюсь добиваться взаимопонимания с поляками. Мне нет нужды делить власть с кем бы то ни было.

Гитлер прошелся по кабинету:

— В любой момент я могу найти общий язык с Советской Россией. Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время...

— А если Англия и Франция объединятся с Россией? — поинтересовался Раушнинг.

— Тогда мне просто придет конец, — отрезал Гитлер...

5 января 1939 года Гитлер принял польского министра иностранных дел полковника Юзефа Бека. Фюрер практически откровенно предложил военный союз против России:

— Каждая использованная против СССР польская дивизия означает экономию одной немецкой дивизии.

Министр Бек отверг предложение фюрера.

Польские власти испытывали давнюю неприязнь к советскому руководству, боялись Сталина, но в 1939 году уже ясно понимали, что Гитлер еще опаснее. Вернее сказать, поляки в равной степени опасались и тех и других соседей.

Пилсудский еще в 1934 году в узком кругу говорил:

— Польша на протяжении всей своей истории со времен Екатерины и прусского Фридриха испытывала на собственной шкуре, что бывает, когда два ее самых могущественных соседа смогут сговориться между собой. Польшу тогда рвут на куски.

В конце января 1939 года