На следующее утро Оскар поехал в Сиу-Сити. Дорога была долгая, почти две сотни миль, но это был ближайший город с библиотекой. Именно библиотека и понадобилась, причем срочно. Несколько часов Оскар потратил на изучение разных источников. Он искал любые книги, статьи, заметки о Дрейке. Он хотел понять, с чем имеет дело. Вскоре его подозрения подтвердились. Никакого прямого наследника не существовало, как и состояния, о котором стоило бы упоминать. Дрейк умер, не оставив после себя даже имения. То немногое, что у него было, перешло к его кузену. Больше Оскару ничего не требовалось: он узнал все, что хотел.

Он поднял на ноги своих приятелей, подвизавшихся в разных органах охраны правопорядка. Работая помощником шерифа, он успел завести пару-тройку полезных знакомств. Ему нужно было найти тех двоих, что забрали их деньги. Понадобилось расспросить всего нескольких человек, и следы привели его в Де-Мойн. Здесь, как он выяснил, и поселились Сьюди и Майло. Удачно. Практически по дороге к дому. Оскар сел на ближайший поезд. Вопрос здесь, намек там, немного удачи – и вот уже перед ним мисс Уитакер и мистер Льюис, снова рассказывающие историю о чудесном сокровище, на этот раз восторженно внимающему им торговцу скобяными товарами. Когда они увидели Оскара, вдохновенная речь оборвалась на полуслове. Пара осознала, что произошло как раз то, чего они всеми силами старались избегать: они столкнулись лицом к лицу с прежней жертвой.

«Мы как раз собирались отправить вам письмо по поводу наследства», – торопливо сказала Сьюди.

Оскар перебил ее. «Мне все известно об этом наследстве», – сказал он и предложил им пройти куда-нибудь для приватной беседы.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы вытрясти из них признание. За два с небольшим месяца, рассказала пара Оскару, они обобрали жителей Айовы на 65 000 долларов. Но они не хотели никому навредить, уверяли они. Если бы он только…

В этот момент дело приняло неожиданный оборот. Оскар расхохотался. А потом сделал кое-что еще: назвал их «деревенщиной». Он кое-что разузнал об истории «сокровищ Дрейка», Уитакер и Льюис не знали и половины того, что известно ему. «Здесь непаханое поле, – сказал он им. – А вы собираете камешки на обочине». Нет, он вовсе не хотел, чтобы они вернули ему деньги: «Моя мать до сих пор верит, что ваше дело выгорит. Как и все облапошенные, с которыми я разговаривал». Они довольствовались тысячами. Но сокровище Дрейка могло принести миллионы, если только они правильно разыграют свою карту.

Афера Дрейка – давняя история. В Англии она была в ходу едва ли не с момента смерти Дрейка, а в Соединенных Штатах появилась самое позднее в 1835 году. В 1880-х годах Роберт Тодд Линкольн, американский посол при британском дворе, даже издал предупреждение, адресованное потенциальным вкладчикам, в котором подчеркивал, что так называемые доли в состоянии Дрейка ничего не стоят, а самого сокровища не существует. Однако долговечность этой аферы недвусмысленно свидетельствовала о ее гениальности. Можно было предупреждать сколько угодно – сокровище казалось слишком заманчивым и слишком правдоподобным. Но Хартцелл решил перевести дело на новый уровень.

Вскоре Оскар назначил себя главой «Ассоциации сэра Фрэнсиса Дрейка». Ореол законности и убедительно изложенная история вопроса вскоре принесли ему сотни тысяч долларов. За следующие пятнадцать лет он заманил в свои сети более 70 000 вкладчиков с разных континентов. Девять лет он вел дела из Лондона, чтобы быть «ближе к делу», как он объяснил своим вкладчикам (на самом деле ему просто нравилось жить за рубежом на чужие деньги). Быстро избавившись от Уитакер и Льюиса – он называл их «парой жуликов, которые отреклись от общей цели и втихомолку набивали карманы нашими честными вкладами», – он заработал на своем предприятии более 2 миллионов долларов, из которых более половины попало к нему в карман. Он склонял на свою сторону целые города, причем многие люди вкладывали деньги по несколько раз, несмотря на то что им так и не вернули ни цента. История звучала так убедительно, что люди были уверены – в конце концов они получат намного больше, чем вкладывали, даже если для этого придется ждать годы.

Едва ли не более примечательным, чем сама афера Хартцелла, был ее финал: люди, которых много лет обманывали и которые не получили никаких дивидендов, практически все до единого оставались верны Оскару Хартцеллу. До самого конца ни один из семидесяти тысяч человек не обращался в полицию, а большинство бурно отрицали, что имел место какой-либо обман. Когда Хартцелла в конце концов задержали, он без труда нашел 78 000 долларов, чтобы внести за себя залог и нанять адвоката, – и это снова были деньги тех самых людей, которых он надул. За время долгого судебного разбирательства они потратили еще 350 000 долларов на его защиту в суде, свято уверенные, что с ним поступили несправедливо.

* * *

Репутация – наше важнейшее достояние. Ею определяется не только отношение к нам других людей, но и их поведение с нами. Будут ли они нам доверять? Согласятся ли они иметь с нами дело? Считают ли они нас ответственными, надежными, симпатичными, эффективными? В средневековой Европе слово fama означало две вещи: молва, то есть разговоры людей о чьем-то поведении, и репутация. Тот факт, что оба понятия представлены одним словом, отражает основополагающую истину: наша репутация – это, по сути, то, что о нас говорят другие. Нередко финансовый крах занимает далеко не главное место в мошеннической схеме, и многие мошенники гонятся даже не за деньгами. Самые глубокие шрамы остаются на нашей репутации – на восприятии нас другими людьми и его влиянии на наше будущее.

Именно на нашу заботу о репутации рассчитывает мошенник, когда, несмотря на все старания обмануть самих себя мы понимаем, что нас облапошили. Он рассчитывает, что стремление сохранить репутацию заставит нас молчать. На этапе взятки нас, наконец, обобрали до нитки, мошенник получил все, что ему было нужно, и готов исчезнуть из нашей жизни. Но как это сделать, чтобы его не поймали, чтобы он мог с легкостью продолжать ту же игру с новой мишенью? На этапе разрыва перед мошенником стоит одна задача: теперь, когда взятка у него в кармане, нужно как можно скорее убрать жертву с дороги. Ему совсем не нужно, чтобы она начала жаловаться и привлекла к нему внимание. Разрыв часто становится финальным этапом мошеннической схемы, после которого мошенник ловко исчезает со сцены, и игра заканчивается. Но иногда жертва оказывается недостаточно сговорчивой. Тогда можно сделать еще один шаг: этот этап называется заглушкой, с его помощью мошенник косвенно препятствует вмешательству органов правопорядка и не дает жертве официально высказать свои жалобы.

Люди относятся к группе катаррин – узконосых обезьян, высоко социализированной разновидности приматов, которая включает в себя также обезьян и полуобезьян. Как наши предки-приматы, мы существуем в группах: без взаимной защиты и помощи в поисках пищи нам не выжить. Но у общественной формы существования своя цена. Мы ссоримся. Мы выталкиваем других, а другие выталкивают нас с облюбованных мест в пищевой цепочке вида. Мы лжем. Мы обманываем. Мы воруем. Мы деремся. Мы предаем. Мы наносим удары в спину – в прямом и переносном смысле. Лучше всего об этом написал Томас Хоббс, заметив, что жизнь в своем естественном состоянии отвратительна, жестока и коротка. Поэтому нам необходимо держать друг друга в узде, чтобы наша социальная группа могла достаточно успешно функционировать, позволяя нам избегать хищников и оставаться в живых.