еврейскому календарю, римляне попытались взобраться на нее по лестницам, но евреи закалывали первых, кому удавалось это сделать, еще не успевших прикрыться щитом, а затем сбрасывали лестницы вниз, и многие из тех, кто карабкался за ними следом, разбивались насмерть.

Больше того: евреи сумели захватить несколько знамен, а потеря знамени всегда считалась у римлян величайшим позором. В тот момент, когда защитники Храма, как казалось, успешно отбили первый штурм, два офицера Симона бар Гиоры решили сдаться в плен, напомнив при этом Титу о его обещании в случае такой сдачи сохранить им жизнь. Тит в ответ заметил, что с большой охотой казнил бы их, так как они решили сдаться уже после того, как поняли неотвратимость поражения и своей гибели, а до того продолжали сопротивляться, но решил сохранить верность слову.

Увидев, что подняться на лестницах не получается, легионеры подожгли обитые серебром ворота. Металл вскоре расплавился, потек горячей лавой, а огонь от ворот перекинулся на галереи и другие деревянные строения, и его жар заставил отступить как штурмующих, так и осажденных, не решившихся или не сумевших его потушить, вследствие чего пламя вокруг Храма бушевало всю ночь.

Утром 10 августа (9-го Ава) Тит собрал военный совет, чтобы решить, что делать с Храмом. Он понимал, что речь идет об историческом решении, и явно хотел, чтобы другие разделили с ним эту ответственность. В совете приняли участие начальник штаба армии Тиберий Александр и главы легионов, трибуны и вассальные царьки.

Иосиф допущен на него не был и явно пересказывает происходивший там разговор со слов Тита.

Мнения участников этого судьбоносного совещания разделились: одни считали, что Храм в любом случае должен быть уничтожен, так как является главным центром жизни евреев всего мира, и пока он будет стоять, то будет постоянным источником мятежей. Другие предлагали пощадить Храм в случае, если евреи сложат оружие и дадут слово никогда больше не поднимать его против Рима. Если же они снова его поднимут, то Храм из места религиозного культа превратится в военную крепость, и вот тогда его действительно можно будет разрушить по всем законам.

И снова Иосиф выставляет Тита яростным сторонником сохранения Храма в качестве одной из самых больших жемчужин в короне Римской империи: «Но Тит сказал: „Если даже они будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобу против людей на безжизненных предметах и ни в каком случае не следует сжечь такое величественное здание; ибо разрушение его будет потерей для римлян, равно как и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи“. Фронтон, Александр и Цереал с видимым удовольствием присоединились к его мнению» (ИВ, 6:4:3).

В завершение совещания Тит приказал главам легионов дать своим солдатам небольшой отдых, затем погасить еще пылавший огонь, расчистить через развалины галерей дорогу к Храму и приготовиться к решающему штурму. Сам же он удалился в развалины Антонии и решил следить за ходом штурма с этого наблюдательного пункта. Его приказ сохранить Храм был передан по армии, но дальше, как принято говорить в наши дни, что-то пошло не так, и приказ был нарушен. Причем в массовом порядке.

Ряд исследователей считают, что на самом деле либо такого приказа не было, либо, дав обещание своим придворным евреям — Веренике, Агриппе Второму и Иосифу — пощадить Храм, Тит и не думал его выполнять. Удалившись в Антонию, он дал понять офицерам, что они могут действовать по своему усмотрению и он не будет сильно возражать, если приказ будет нарушен.

О том, насколько нарисованная Иосифом картина соответствует действительности, историки будут спорить еще долго. Был такой приказ или не был? Не мог ли и сам Иосиф быть введен в заблуждение по данному поводу? И почему он так упорно старается обелить Тита и снять с него ответственность за гибель Храма?

Вне сомнения, это событие стало для Иосифа, как и для всех евреев того времени, величайшей трагедией и травмой, и потому он должен был ненавидеть Тита, обвинять его как главнокомандующего вновь и вновь, а не искать ему оправданий. Но он этого не делает.

Такой авторитет во всем, что касается еврейской истории вообще и жизни Иосифа Флавия в частности, как Тесса Раджак, приходит к выводу, что Иосиф в данном случае говорил правду или по меньшей мере искренне верил, что говорит правду. Однако у нас есть свидетельства римских историков, опровергающих это мнение. И в первую очередь это свидетельство автора знаменитой «Священной хроники» Сульпиция Севера (363–410 или 429), утверждающего буквально следующее: «Говорят, что Тит созвал военный совет и спрашивал, должно ли разрушать такое здание, как храм. Некоторые полагали, что не следует уничтожать посвященного Богу здания, превосходящего великолепием все другие человеческие сооружения, что сохранение храма будет свидетельством кротости римлян, а его разрушение опозорит их неизгладимым пятном жестокости. Но другие, и в том числе сам Тит, говорили, что необходимее всего разрушить именно храм, чтобы совершенно искоренить веру иудеев и христиан; потому что эти два вида веры, хотя враждебны один другому, имеют одно и то же основание: христиане произошли из иудеев, и если истребить корень, то легко погибнет и ствол дерева. По божественному внушению, этим воспламенились все умы, и, таким образом, храм был разрушен» (2:30).

Разумеется, тут же находятся исследователи, утверждающие, что Север, будучи христианином, однозначно предвзят и доверять ему не стоит. Однако не меньшее число исследователей сходятся во мнении, что Север явно опирался на недошедшее до нас сочинение Тацита, да и из известной нам части «Анналов», в сущности, следует, что никаких сантиментов к евреям и их Храму Тит не испытывал. Скорее наоборот, все его последующие деяния косвенно подтверждают, что он вполне мог прямо или намеком дать добро на разрушение Храма и уничтожение всех, кто находился на его территории.

Вместе с тем Тит был явно заинтересован в том, чтобы снять с себя породившие к нему ненависть среди евреев обвинения в разрушении Храма и переложить их со своих плеч на чьи угодно — евреи жили по всей территории империи, они играли огромную роль в экономической жизни многих провинций и самого Рима; они пользовались огромным влиянием, причем не только материальным, но и духовным, на римскую аристократию, и потому окончательно ссориться с ними не стоило.

Не исключено, что снятие с Тита этих обвинений и было одной из главных целей написания «Иудейской войны», основным условием покровительства Иосифу и субсидирования его писательской деятельности, а потому он так старательно, порой перебарывая самого себя, выполнял эту задачу и вновь и вновь убеждал