Посмотри наверх. Мурбелла захохотала. Она не контролировала смех. Смотри наверх. Готова. Мертва. Жертва. Смех разбудил Дункана. Он сел, включил нижний глоуглоб и уставился на нее. Каким он был взъерошенным после их ночного сексуального столкновения.

Выражение его лица переходило от умиления к огорчению, пока он приходил в себя.

— Чего ты смеешься?

От смеха она стала задыхаться. Бока у нее болели. Она боялась, что его понимающая улыбка вызовет новый спазм.

— Ой-ей-ей, Дункан! Сексуальное столкновение!

Он понимал, что это была их взаимная форма именования связывавшего их наркотика. Почему это вызвало у нее такой хохот?

Его удивленное лицо поразило ее своей нелепостью. Между вздохами, она сказала:

— Еще пара слов. — И она зажала рот, боясь нового всплеска.

— Чего?

Его голос была самой смешной вещью, которую она только слышала. Она протянула к нему руку и покачала головой:

— О-о-о-ой…

— Мурбелла, что с тобой?

В ответ она смогла лишь вновь покачать головой. Он попытался понимающе улыбнуться. Это помогло ей, и она прильнула к нему.

— Нет! — Это поднялась его правая рука. — Я просто хочу побыть рядом.

— Посмотри, сколько времени, — он поднял подбородок к проекции на потолке, — Почти три.

— Было так смешно, Дункан.

— Так расскажи мне.

— Сейчас, отдышусь.

Он уложил ее на подушку:

— Мы чертовски похожи на давно женатую пару. Анекдоты в полночь.

— Нет, милый, мы не такие.

— Вопрос степени, не более.

— Качества, — поправила она.

— Что тебя так рассмешило?

Она рассказала о своих кошмарах и роли Беллонды в них.

— Зенсунни. Очень древняя техника. Сестры используют ее, чтобы избавить от травматических связей. Слова, рождающие неосознанные реакции.

Страх вернулся.

— Мурбелла, почему ты дрожишь?

— Учительницы Чтимых Матр предупреждали нас, что случится нечто страшное, если мы попадем в зенсунийские руки.

— Чушь! Я прошел через них, будучи ментатом.

Его слова напомнили об еще одном фрагменте сна. Зверь с двумя головами. Обе пасти открыты. Там слова: Слева: «Одно слово», справа: «ведет к другому».

Радость подавила страх. Он утихал и без смеха.

— Дункан!

— Ммммммм, — в голосе отдаленность ментата.

— Белл сказала, что Бене Джессерит употребляют слова в качестве оружия. Голос. «Средства управления» — так они их называют.

— Урок, который ты должна усвоить — почти на уровне инстинкта. Они не доверят тебе более углубленных занятий, пока ты не усвоишь его.

И я не буду потом доверять тебе.

Она отвернулась от него и взглянула не комкамеры, мерцающие на потолке вокруг хронопроекции.

Я по-прежнему под наблюдением.

Она понимала, что ее учителя тайно обсуждают ее. Разговоры обрывались при ее приближении. Они смотрели на по-особому, как на занимательный экспонат.

Голос Беллонды вертелся в голове. Усики кошмара. Потом не раннее, не позднее утро и неприятный, щекочущий ноздри запах пота после занятий. Экзаменаторша в почтительных трех шагах от Преподобной Матери Голос Белл: «Никогда не становись знатоком. Это связывает».

И все из-за того, что я спросила, есть ли слова, направляющие Бене Джессерит.

— Дункан, зачем они смешивают развитие тела и ума?

— Разум и плоть усиливают друг друга. — Сонно. Будь он проклят. Он сейчас уснет.

Она потрясла Дункана за плечо.

— Если слова настолько дьявольски пусты, почему нам столь часто напоминают о дисциплине?

— Шаблоны, — пробормотал он. — Грязные словечки.

— Что? — она резче затрясла его.

Он повернулся на спину, шевельнул губами и сказал:

— Дисциплина равна шаблону, равна неверной дороге. Они знают, что все мы по природе — творцы шаблонов… что для них, мне кажется, и означает «порядок».

— Почему это так плохо?

— Дает возможность уничтожить или поймать нас… в ловушку, которую мы не в силах перестроить.

— Ты неправ насчет разума и плоти.

— Хмммммпф?

— Они сливаются воедино.

— А я что сказал? Хей! Мы будем болтать или спать или что?

— Никаких «или что». Не сегодня.

Тяжелый вздох.

— Они не стремятся укрепить мое здоровье.

— Никто об этом и не говорил.

— Это придет позже, после Агонии. — Она знала, что он ненавидит вспоминать об этом смертоносном испытании, но избежать этого было нельзя. Перспектива захватила ее.

— Хорошо! — он сел, взбил подушку и подложил ее под спину, изучая Мурбеллу. — Чего еще?

— Они так грамотно используют свои слова-оружие! Она привела тебе Тега и сказала, что ты один в ответе за него.

— Ты в это не веришь?

— Он думает, что ты — его отец.

— Не совсем.

— Да, но… Ты не думаешь того же о Башаре?

— Когда он восстановил мою память?

Да.

— Вы — пара интеллектуальных сирот, ищущих родителей, которых нет. У тебя нет ни малейшего представления о том, что ты ему причинишь.

— Это, видимо, разделит нашу семью.

— Значит, ты ненавидишь Башара в нем и рад, что приносишь ему боль.

— Не говори так.

— Почему он так важен?

— Башар? Военный гений. Всегда действующий непредсказуемо. Поражающий врагов своим появлением оттуда, откуда его никто не ждет.

— И на это никто не способен?

— Так как он — нет. Он выдумывал тактику и стратегию. Причем вот так вот! — Он щелкнул пальцами.

— Опять жестокость. Как у Чтимых Матр.

— Не всегда. Башар имеет репутацию побеждающего без боя.

— Я видела эти истории.

— Не доверяй им.

— Истории фокусируются на противоборстве. Есть в этом доля истины, но она скрывает более стойкие вещи, проявляющиеся несмотря на искажения.

— Стойкие вещи?

— Какая история упоминает о женщине в рисовом поле, ведущего по воде буйвола, тащащего плуг, в то время как ее муж отсутствует, скорее всего призван с оружием в руках…

— Причем же здесь стойкость и чем это так важно?