У причала стояло, таким образом, не госпитальное судно Красного креста, не транспортный корабль, переполненный исключительно беженцами, а подчиненный командованию военно-морского флота вооруженный лайнер. Общее число пассажиров так и останется неизвестным…

Существуют лишь оценки, согласно которым в конце концов на борт попало несколько тысяч детей. Потом поступила еще партия раненых и последний отряд девушек из вспомогательной службы ВМФ. Их разместили в осушенном бассейне, который находился на палубе ниже ватерлинии, и этот бассейн оказался для них смертельной западней. Но эти девушки, якобы беззащитные, носили «военную форму… с имперским орлом и свастикой», «они принимали присягу на верность фюреру». Строгая камуфляжная окраска корабля не позволяла однозначно судить о характере «Густлоффа» как военном или санитарном судне.

Но главное было в другом: не только лайнер шел на расстоянии двенадцати миль от берега Померании. Тем же курсом следовала советская подводная лодка С-13, входившая в состав Краснознаменного балтийского флота. Подлодка дожидалась немецких военных кораблей, покидавших портовый город Мемель. С экипажем в сорок семь человек и десятью торпедами на борту она направлялась к померанским берегам. Командовал подлодкой знаменитый моряк Александр Маринеско.

Капитан Маринеско уже засек военный транспорт, шедший с судном сопровождения, эсминцем «Лёве». «По его собственным словам, сказанным позднее, он был готов атаковать фашистских гадов, напавших на его родину и разоривших ее, где бы он их ни встретил». Маринеско решил атаковать из надводного положения – благо, средство обнаружения подлодок на миноносце «Лёве» обледенело и не сработало. После прозвучавшего приказа три торпеды устремились «к безымянному для Маринеско кораблю».

А там каждый думал только о себе. Люди не подчинялись команде «В шлюпки только женщины и дети!», в результате чего спаслись преимущественно мужчины. Командование лайнера тоже думало только о себе. Люди падали в воду по скользким поверхностям и гибли в ледяной воде. Ужаснее всего был вид качавшихся на воде в своих громоздких жилетах мертвых детей. Зато офицер высокого ранга вывел свою жену на кормовую верхнюю палубу и сумел спустить мотобот. «При спуске вниз запертые за бронированным стеклом прогулочной палубы женщины и дети увидели практически пустой бот, а спускавшаяся пара на миг разглядела за стеклом эту человеческую массу…».

Тема кораблекрушений – вообще давний топос литературы. Не обращаясь к более ранним временам, вспомним хотя бы «Робинзона Крузо» или «Детей капитана Гранта» и «Таинственный остров». Но в ХХ веке, если не считать трагические времена двух мировых войн, как самая трагическая воспринимается история «Титаника». Есть, кстати, некоторые совпадения с «Вильгельмом Густлоффом» – низкая температура за бортом и нехватка спасательных шлюпок.

Потеряв на утонувшем корабле не только все вещи, но и своих родителей, погибших вместе с большинством беженцев, героиня повествования Тулла не слишком предается скорби. Она демонстрирует высокую степень адаптации к любым условиям и неиссякаемую жажду жизни.

Позднее, оказавшись на территории, вошедшей в советскую оккупационную зону, а именно в портовом городе Ростоке, она легко приспосабливается к новым жизненным обстоятельствам и начинает считать «первое в истории немецкое государство рабочих и крестьян» своим, как до того считала своим национал-социалистический рейх. Впрочем, в этом она мало отличается от подавляющего большинства соотечественников.

Ее сын Пауль, родившийся на том самом пароходе «Вильгельм Густлофф», перебирается, будучи уже взрослым, на запад, становится журналистом, печатает заметки в шпрингеровской прессе, потом находит себе более почтенные издания, где и пытается приложить силы. Он женится и у молодых супругов рождается сын, которого нарекают Конрадом, Конни. Теперь все свои призывы стать летописцем «Вильгельма Густлоффа» Тулла адресует внуку. Результатом внушенного бабкой пристального интереса подростка к этой истории, которая всякий раз пополняется душераздирающими подробностями, становится еще одна человеческая трагедия, опять-таки связанная с трагедиями прошлого.

Пауль в один прекрасный день натыкается в Интернете на некий сайт, принадлежащий неизвестному «Соратничеству Шверин», где обнаруживает сведения о реальном (пока еще не пароходе) Вильгельме Густлоффе. Так мы оказываемся в следующем концентрическом круге или рамке, окружающей основной сюжет и касающейся исторического персонажа по имени Вильгельм Густлофф, который фигурирует на упомянутом сайте как Мученик.

О Мученике Пауль узнает следующее. Он родился в 1895 году в Шверине. У него были больные легкие (надо полагать, туберкулез), что помешало ему героически сражаться на полях Первой мировой войны. Шверинский банк отправил его в Швейцарию, на знаменитый курорт Давос (как раз туда, где происходит действие романа Томаса Манна «Волшебная гора», где тоже лечатся больные туберкулезом и откуда герой романа Ганс Касторп уходит добровольцем на ту самую войну, которой избежал Густлофф).

Поправляя здоровье, этот замечательный немецкий патриот вместе с женой, тоже приверженной националистической идее, сначала втихую, а потом открыто начинают вербовать в созданную в Германии НСДАП живущих в Швейцарии граждан Германии и Австрии и быстренько завербовывают пять тысяч новых членов, заставив их присягнуть тому, кому «провидение уготовило роль Вождя», – то есть Гитлеру.

Сам Густлофф получил звание ландесгруппенляйтера от Грегора Штрассера, который сначала был ближайшим соратником фюрера, а через год после прихода того к власти был убит своими же соратниками при ликвидации так называемого Рёмовского путча («Ночь длинных ножей»). Мученик продолжает верно служить партии и ее вождю.

Тем временем некий Давид Франкфуртер, сын раввина, родившийся в 1909 году в маленьком словенском городке, испытавший на себе усиливавшуюся ненависть к евреям, бежал в Швейцарию, где пытался учиться и лечиться (он тоже был весьма болен). В швейцарских газетах он прочитал сообщение о концлагерях в Дахау, Ораниенбурге и других местах. Пока Вильгельм Густлофф занимался своей плодотворной деятельностью, инспектируя местные швейцарские организации национал-социалистической партии, студент Франкфуртер прибыл в Давос и снял номер в отеле.

Из базельской нацистской газеты он вырезал фотографию Густлоффа в партийной форме, узнал его адрес, без проблем купил револьвер, потренировался на стрельбище под Берном. Через какое-то время он явился прямо в квартиру Густлоффа, который «считал решение еврейского вопроса делом безотлагательным». Жена пропустила юношу без вопросов, ибо привыкла, что у мужа часто бывают самые разные визитеры – однопартийцы, – ведь он был очень активный деятель партии.

Студент сел в кресло в кабинете, и когда туда вошел Густлофф, он выхватил из кармана револьвер и выстрелил четыре раза, оставив «в груди, шее и голове ландесгруппенляйтера четыре отверстия». Тот рухнул на пол. Давид Франкфуртер, «пассажир с билетом в один конец», направился в полицейский участок и сдался. В беседе дежурному полицейскому, а потом в суде он заявил следующее: «Я стрелял, потому что являюсь евреем. Я в полной мере сознаю тяжесть содеянного, но ничуть не раскаиваюсь».