были уже другими, но выбирать не приходилось. Днем по этому поводу собрался Центральный комитет – однако если кто думает, что «левые большевики» поумнели… Над партией, впервые с 1904 года, всерьез нависла опасность раскола. За принятие немецких условий голосовали семь человек (Ленин, Сталин, Зиновьев, Свердлов, Стасова, Сокольников и Смилга), против – четверо (Бухарин, Бубнов, Ломов, Урицкий). К счастью, еще четверо «левых» все-таки воздержались (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе) – но не потому, что были за мир, а чтобы не допустить раскола в партии. Они хорошо знали Ленина и понимали, что Ильич, оказавшись в меньшинстве, решению большинства не подчинится.

Однако до победы было еще далеко. Окончательное решение принимал не ЦК большевиков, а ВЦИК. ЦК определял всего лишь позицию большевистской фракции этого органа – в той мере, в какой она соглашалась ему подчиниться. А еще во ВЦИК присутствовали левые эсеры, которые были по-прежнему против мира. И снова, в сотый уже раз, возникла дискуссия все с теми же аргументами. Однако нависавшие над Петроградом немецкие войска все же действовали на нервы. Результат голосования был: 112 – за принятие германских условий, 86 – против и 22 воздержавшихся – как видим, снова пятьдесят на пятьдесят, даже под угрозой захвата столицы. В 4.30 утра, за два с половиной часа до срока окончания немецкого ультиматума, Ленин получил право все же заключить мир.

Между тем, даже получив согласие советского правительства, немцы не торопились сворачивать наступление, которое так хорошо шло. 24 февраля они взяли Псков и продолжали двигаться вперед. Большевистское руководство не знало, что это была уже не настоящая, а «психическая» атака. Немцы не собирались брать столицу России. Они хотели добиться капитуляции советского правительства и получить землю и деньги, а не становиться правительством охваченной хаосом огромной страны. И они своего добились.

3 марта в Брест-Литовске был подписан новый мирный договор, согласно которому:

Россия теряла польские, украинские, белорусские и прибалтийские губернии, Финляндию, а также Карскую область и Батумский округ на Кавказе. (В реальности немцы очень скоро вступили в соглашение со ставшей к тому времени независимой Грузией и ввели войска на ее территорию.)

Советское правительство заключало мир с Украиной. Де-юре это означало признание ее независимости, а де-факто – оккупацию Украины германскими войсками. (Что и было основной целью всей интриги. Как видим, их интересы также на удивление постоянны.)

Армия и флот должны быть демобилизованы – впрочем, они и так уже практически не существовали.

Балтийский флот выводился из баз в Финляндии и Прибалтике[145], а Черноморский полностью, со всей инфраструктурой, передавался Центральным державам.

Россия выплачивала 6 миллиардов марок репараций, а также 500 млн золотых рублей (450 тонн золота) в качестве компенсации убытков, понесенных Германией в ходе революции.

Советское правительство обязывалось прекратить революционную пропаганду в Центральных державах и в образованных на территории Российской империи союзных им государствах.

Разница между первыми и вторыми германскими требованиями – то, во что обошлись Советской России теории «левых коммунистов».

…Но безумие не закончилось – оно продолжалось и дальше. Брестский мир предстояло еще провести через съезд РСДРП(б) и ратифицировать на Четвертом съезде Советов.

VII съезд РКП(б)[146], состоявшийся 6–8 марта 1918 года, строго говоря, таковым не являлся. ЦК решил, что он будет считаться правомочным, если на нем соберется половина от числа делегатов предыдущего съезда, то есть 79 человек с решающим голосом. В реальности их оказалось тридцать шесть. Но съезд все равно провели, поскольку надо было вынести решение, которого станет придерживаться большевистская фракция на съезде Советов. И снова спорили – два дня. Именно тогда довел до логического конца свою позицию Бухарин. Ее суммирует Александр Рабинович:

«В ответ на неоднократные ленинские обвинения в том, что “левые коммунисты” упорно не желали посмотреть в лицо действительности… он напомнил Ленину, что “левые коммунисты” наоборот, всегда последовательно придерживались принципа, что русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала…Что могло помочь революции оптимизировать возможности выживания? Ответ Ленина: мирная передышка… Ответ Бухарина: революционная война. По мере того, как германские войска будут продвигаться в глубь России, все больше рабочих и крестьян, возмущенных угнетением и насилием, будут подниматься на борьбу. Вначале не имеющие опыта партизанские отряды будут терпеть поражение. Однако в ходе этой войны рабочий класс, разобщенный в условиях экономического хаоса, объединится под лозунгом священной войны против милитаризма и империализма. Рабочие и крестьяне научатся пользоваться оружием, создадут армию и, в конце концов, победят…»

Комментировать надо?

По счастью, опыт «священной войны» в Петрограде отрезвляюще подействовал на съезд, и тот, при 30 голосах за, 12 против и 4 воздержавшихся вынес следующую резолюцию:

«Съезд признает необходимым утвердить подписанный Советской властью тягчайший, унизительный мирный договор с Германией, ввиду неимения нами армии, ввиду крайне болезненного состояния деморализованных фронтовых частей, ввиду необходимости воспользоваться хотя бы даже малейшей возможностью передышки перед наступлением империализма на Советскую социалистическую республику…»

Далее говорится о том, что неизбежна война с империалистическими странами и в связи с этим о повышении дисциплины, всеобщем военном обучении и т. д.

«Съезд видит надежнейшую гарантию закрепления социалистической революции, победившей в России, только в превращении ее в международную рабочую революцию.

Съезд уверен, что с точки зрения интересов международной революции шаг, сделанный Советской властью, при данном соотношении сил на мировой арене, был неизбежен и необходим.

В убеждении, что рабочая революция неуклонно зреет во всех воюющих странах, готовя неизбежное и полное поражение капитализма, съезд заявляет, что социалистический пролетариат России будет всеми силами и всеми находящимися в его распоряжении средствами поддерживать братское революционное движение пролетариата всех стран».

Поскольку эта резолюция несколько расходилась с условиями Брестского мира[147], то к ней было сделано дополнение, первый абзац которого гласил:

«Съезд признает необходимым не публиковать принятой резолюции и обязывает всех членов партии хранить эту резолюцию в тайне. В печать дается только – и притом не сегодня, а по указанию ЦК – сообщение, что съезд за ратификацию».

Впрочем, едва ли немцев волновали всякие там декларации. Они добились, чего хотели, – получили украинский хлеб и уголь, а вскоре и грузинский марганец, создали между собой и Советской Россией цепочку буферных марионеточных государств, чтобы впредь исключить всякую возможность реванша. Пусть теперь побежденные русские галдят и надувают щеки, произносят грозные слова – надо же им себя как-то утешить! Что они могут-то?

Через неделю Брестский мир ратифицировал и съезд Советов.

Но особенно интересен второй абзац «Дополнения»:

«Кроме того, съезд особо подчеркивает, что ЦК-ту дается полномочие во всякий