– по-видимому, левые и правые эсеры вступили между собой уже в решительный бой. А он стоял и ждал момента, чтобы вставить слово. Слово товарища Свердлова, сформировавшееся на уральских заводах, – это было нечто особенное. Сразу становилось понятно, что не за одну лишь политическую твердость его избрали председателем такого шумного органа, как Всероссийский исполнительный комитет образца семнадцатого года.

Молотов впоследствии вспоминал:

«Свердлов невысокий, в кожанке, громовой голос, прямо черт знает, как из такого маленького человека – такой чудовищный голос идет. Иерихонская труба! На собрании как заорет: “То-ва-ри-щи!” Все сразу, что такое? Замолкали…»

Дождавшись, пока зал успокоится, Свердлов прочитал с трибуны «Декларацию» и предложил рассмотреть ее первым пунктом повестки дня. И тут левая половина зала встала и запела «Интернационал». Остальным тоже пришлось подхватить – куда денешься? Общий для всех революционный гимн. Счет стал 2: 0 в пользу большевиков – однако силы были все же слишком неравными.

Это стало ясно уже через несколько минут – во время выборов председателя. Слева выдвинули не большевика, а Марию Спиридонову, из фракции левых эсеров, справа – известного правого эсера Чернова. За него подали 244 голоса, за Спиридонову – 153. Сразу стала понятна как расстановка сил, так и ход будущей работы Собрания.

Потом на рассмотрение были предложены две программы: «Декларация» и так называемая «Программа первого дня», озвученная эсером Пумпянским, в которой он предлагал начать рассмотрение вопросов о мире, земле и государственном устройстве – так, словно бы не существовало ни Советов, ни Совнаркома, ни «Декларации». Голоса разделились практически так же, как и в вопросе о выборе председателя. За эсеровскую программу проголосовало 237 человек, за большевистскую – 146.

Снова перед большевиками встал вопрос: «Что делать?» – но теперь уже на оперативном уровне. Попросив перерыв для обсуждения, они стали совещаться. В конце концов, как всегда, дело решил Ленин: фракция в зал не возвращается, туда идет один человек, который от имени большевиков зачитывает заявление об уходе. Собрание разгонять не стоит, надо, по выражению Ленина, дать им «выболтаться» и разойтись по домам, и больше уже во дворец не пускать. Все основания для такого решения имелись: уходя, большевики уносили с собой кворум, ибо в зале оставалось меньше половины избранных делегатов, и принимать какие бы то ни было решения такое собрание уже не имело права.

Тем временем около часа ночи[142] заседание возобновилось обсуждением вопроса о мире. Делегаты к тому времени расслабились, выясняли какие-то свои дела, шумели, ходили в буфет за чаем. Без большевиков им явно было скучно – не затем сюда шли, чтобы участвовать в прениях. Когда на трибуне появился комиссар Морского Генерального штаба Федор Раскольников, все стихло: пустые скамьи слева и делегат-большевик на ораторском месте говорили о том, что случилось наконец что-то экстраординарное.

«Громадное большинство трудовой России, – говорил Раскольников, – рабочие, крестьяне, солдаты – предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции… и прежде всего признать власть Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов… Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России… Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем это Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания».

Правая половина зала взревела от возмущения, центр и галерка взорвались аплодисментами. В зале начали вспыхивать локальные потасовки, на свет появилось оружие. Какой-то матрос из охраны прицелился в эсеровского делегата из Москвы, левоэсеровский делегат Феофилактов вытащил браунинг – обоих, правда, вовремя остановили. А ведь могли и не успеть…

Большевики ушли. Левые эсеры, обещавшие действовать с ними заодно, пока остались – впрочем, с ними всегда так! – и потребовали обсуждения «Декларации», хотя бы вопроса о мире. Собственно, Собрание и обсуждало в данный момент вопрос о мире – но им все равно отказали (по-видимому, просто из принципа). В четыре часа ушли и левые эсеры. Зато в зал хлынула публика с галерки, которой было тесно и неудобно на балконах – они занимали места слева и кричали: «Хватит!», «Долой!».

К тому времени в зале оставалось около двухсот делегатов – чуть больше четверти полного состава собрания, или половина кворума. Председатель все же начал читать проект тщательно подготовленной эсеровской резолюции по земельному вопросу. И тут обозначила себя не представленная в Учредительном собрании сила – анархисты. Правда, в лице одного лишь человека – но зато произнесенной фразой он навеки вошел в историю.

Чернов едва успел добраться до середины резолюции, когда его похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел за спиной матроса. Это был анархо-коммунист из Кронштадта Анатолий Железняков.

«Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, – сказал Железняков, – чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал».

Совершенно точно то, что было потом отражено в фильме «Выборгская сторона». Чернов ответил, что Учредительное собрание может разойтись, только если будет употреблена сила, и попытался продолжить заседание. Силу никто употреблять не стал, однако существовала возможность того, что революционный караул попросту снимется и уйдет, а перспектива остаться один на один с гостями была для делегатов малоприятной. Да и денек выдался изматывающий. Поэтому Чернов быстренько поставил на голосование пакет программ, подготовленных эсерами, делегаты единогласно приняли их и около пяти часов утра разошлись. Никто их не трогал, не бил, не арестовывал – может быть, кого-то немного пограбили по пути домой, но большевики тут были уже совершенно ни при чем.

После долгих дебатов ранним утром 7 января текст декрета о роспуске Учредительного собрания был принят ВЦИКом, а открывшийся 10 января Третий съезд Советов одобрил это решение. С угрозой продолжения эпопеи под названием «социалистическое правительство» было покончено навсегда.

Раскол

Ты прислушайся к голосу разума.

Слышишь? Слышишь, какую фигню он несет?

Вот-вот.

Так что надо просто верить, брат Кадфаэль!

Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки

Но тем временем другая угроза нависла над новорожденной Республикой Советов. И обязаны большевики в этом случае были только самим себе.

Первым и самым главным вопросом дня по-прежнему оставался вопрос о мире. Второй съезд Советов, как мы помним, принял соответствующий декрет:

«Рабочее и Крестьянское правительство… предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.

Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран… Правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е.