Через три дня, 14 сентября 1631 года, Тилли штурмом взял крепость Плейссенбург, защищавшую Лейпциг, а на следующий день вошел в город, не препятствуя солдатам вволю насладиться грабежами. В двадцати пяти милях к северу от города армии короля Швеции и курфюрста Саксонии, соединившись в Дюбене, повернули на юг. Для Тилли это означало лишь одно — бойню. Отступать он не мог, даже если бы ему и удалось увести без бунта войска из рая, в который они попали после многих месяцев недоедания и воздержания[799]. В самую ближнюю дружественную провинцию Вюртемберг можно было добраться только через враждебную Тюрингию и при условии, если Тилли сумеет отбиться от шведского короля. Идти в Богемию через все еще незащищенную южную Саксонию было не менее рискованно. Там бы его встретил негостеприимный некоронованный правитель Богемии Валленштейн, а кроме того, он привел бы за собой в самое сердце имперских земель шведского короля. Тилл и оставалось лишь забаррикадироваться в Лейпциге и ждать, когда на подмогу придет генерал Альдрингер с подкреплениями, которые срочно набирал император[800].

Густав Адольф же жаждал битвы. Победа закрепила бы дружбу с Иоганном Георгом, стремившимся поскорее освободить свой любимый Лейпциг, а самое главное — объединенная шведско-саксонская армия превосходила войско Тилли на десять тысяч человек[801].

Католический генерал-ветеран был человеком добросовестным, но не относился к числу великих полководцев, а с возрастом его врожденная осторожность стала еще более навязчивой. К несчастью для Тилли, его заместитель Паппенгейм, блистательный кавалерист, имел натуру нетерпеливую, не желавшую вникать в детали и склонную к неповиновению. Он считал командующего некомпетентным и даже по-старчески слабоумным. Во время осады Магдебурга Паппенгейм приказал начать штурм, не дожидаясь решения Тилли, и в итоге взял город. Эти приятные воспоминания побудили его на то, чтобы сделать нечто подобное и в Лейпциге. 16 сентября он отправился с отрядом в разведку и к ночи сообщил, что обнаружил неприятеля и не может возвратиться, не подвергая себя смертельной опасности и не получив незамедлительной поддержки. Еще не потерпев ни единого поражения, самонадеянный дворянин, без сомнения, предвкушал, что побьет невежественных шведов и необстрелянных саксонцев с такой же легкостью, с какой расправился с крестьянами Гмундена. Кавалерист вообще не знал страха, отметины на теле свидетельствовали о том, что он не раз играл со смертью в жмурки, а в семье жило предание, будто отпрыск из их дома непременно убьет иноземного короля и спасет от чужеземца отечество. Паппенгейм всегда был в неладах с реальностью, совершая невозможные вещи чаще всего благодаря отваге, граничившей с безумием. Но Лейпциг оказался не тем случаем, когда можно было идти напролом. Тилли, получив от него известие, с тоской промолвил: «Этот человек лишит меня чести и доброго имени, а императора — земель и подданных»[802]. Паппенгейм спровоцировал битву, и Тилли пришлось в нее ввязаться.

Войска протестантов появились у деревни Брейтенфельд, находившейся в четырех милях к северу от Лейпцига, около девяти утра в среду, 18 сентября. День обещал быть знойным, порывистый ветер закручивал вихри из пыли, которая на три-четыре дюйма покрывала высохшую землю. Солнце светило в глаза шведскому королю, ветер дул в лицо, и предстояло подниматься по склону, хотя и малозаметному.

Армия Тилли выстроилась традиционно: пехота в центре, на флангах — кавалерия, сам Тилли — тоже в центре, Паппенгейм — на левом фланге. Как только имперцы увидели противника, они открыли огонь, и канонада не прекращалась все время, пока Густав Адольф готовил свои полчища к бою. На левом фланге он поставил саксонскую конницу во главе с курфюрстом, молодых дворян, чистеньких, опрятных, с иголочки одетых, в ярких шарфах и плащах и с оружием, начищенным до зеркального блеска. «Одно удовольствие смотреть на эту красивую и бодрую компанию», — сказал тогда шведский король. Рядом заняла позиции саксонская пехота, затем в центре выстроилась шведская пехота, далее на правом фланге Густав Адольф расположил тоже часть своей пехоты и кавалерию.

И тут на глазах у изумленных ветеранов Тилли развернулось невиданное зрелище: шведы построились не плотными колоннами, а отдельными конными квадратными формированиями, и так, что и между ними, и между всадниками оставалось достаточно пространства для схваток. В интервалах стояли шеренги мушкетеров, и вместо привычной неприятельской массы офицеры Тилли видели перед собой разрозненный шахматный боевой порядок, в котором перемешались квадратные построения пехоты и кавалерии. Имперцев ожидал и еще один неприятный сюрприз. Густав Адольф обучил мушкетеров новой тактике ведения огня. Они выстраивались в ряд по пять человек, один за другим, первый мушкетер становился на колени, а двое других открывали одновременный огонь и, отстрелявшись, уходили назад, уступая место двум мушкетерам, стоявшим за ними и уже подготовившимся к стрельбе. Шведский король на учениях довел эту тактику до такого совершенства, что его мушкетеры вели огонь не только в три раза быстрее, но и в три раза эффективнее. Не важно, в какую сторону надо было наступать, шахматный боевой порядок позволял кавалерии и пехоте моментально изменить направление атаки. В продолжение семи часов сквозь облака пыли на Тилли лился непрерывный шквал огня шведских мушкетеров[803].

Ни одна из армий не предпринимала атаку по крайней мере до двух тридцати пополудни, и солнце уже слепило глаза шведам. Папенгейм начал первым, обошел смертоносный огонь Густава Адольфа и обрушился с тыла на резервы, стоявшие позади главных сил шведской кавалерии. Если бы войска Густава Адольфа занимали позиции традиционно, то удар Паппенгейма мог быть фатальным. Но шведская кавалерия мгновенно развернулась, и Паппенгейм оказался зажатым между резервами и конницей. Паппенгейм в смятении стал отходить. Видя замешательство на левом фланге и рассчитав, что лучше всего атаковать саксонцев, пока шведы заняты, Тилли в центре и Фюрстенберг справа решили ударить по саксонской артиллерии, размешенной между саксонской кавалерией, находившейся на левом фланге противостоявшей армии, и саксонской пехотой в центре.

Неискушенное в боях войско Иоганна Георга уже два часа храбро выдерживало устрашающий огонь противника, но неожиданно усилившаяся пальба имперских мушкетеров вызвала некоторую панику на передовой линии, а когда на саксонцев с оглушительным ревом двинулась огромная вражеская колонна, поднимая тучи пыли, они дрогнули. Впереди шла хорватская конница. Развевающиеся на ветру красные плащи, сверкающие сабли, истошные вопли… разгоряченные всадники казались саксонцам дьяволами, выскочившими из ада. Сам Иоганн Георг, проявлявший немалую храбрость на охоте, изумился тому страху, который наводил на всех бешеный натиск католиков. Первыми сбежали пушкари, имперцы захватили орудия, развернули их и направили на саксонскую кавалерию, расстреливая ее чуть ли не в упор. До этого момента Арним еще мог как-то побороть панику, но теперь и он был бессилен что-либо сделать. Иоганн Георг пришпорил своего коня и не остановился, пока не прискакал в Айленбург, преодолев одним махом пятнадцать миль. Два кавалерийских полка, его подданные, предпочли последовать примеру курфюрста, проигнорировали приказы Арнима, выбросили оружие и бежали. Проскакав милю и поняв, что за ними никто не гонится, они спешились у шведских повозок в тылу и забрали все, что могли унести.