– До бункера лучше добраться здесь, – сказал Тихон. – В тридцать восьмом по камням будем тащиться неделю, а автобусов там нет.

– За исключением одного, – уточнил я.

– Конь вечно пьет за рулем, мы с такими не водимся, правда, Тишка?

– Я дружу, с кем вы, – дипломатично отозвался тот.

Тихон пихнул меня локтем, приглашая посмеяться, но я не смог. Я пытался успокоить себя тем, что его граната взорвется только через двенадцать лет, однако самообман не удавался. Время относительно – это я уяснил давно и крепко.

Дворники были не единственными людьми на улице: вдалеке, заложив руки за спину, прогуливался усатый страж порядка в черной форме; дамы несли крошечные, с претензией на изящество сумочки и полные каких-то предметов сетки; несколько мужчин, не иначе – местных чиновников, важно помахивали угловатыми чемоданчиками. Выглядели чемоданы совсем не опасно. Не так, как те, что привели к власти моложавого полковника Фирсова.

– Подвал находится на площади Свободы. Где она у вас? – Осведомился Тихон.

– Скорее у вас, чем у нас.

– В тридцать первом году ее не было.

– В две тысячи шестом – тоже. Приехали…

Мы опросили около десяти человек, но никто из них о такой площади не слышал. Разочаровавшись в трудоспособном поколении, я обратился к дряхлому дедушке, гревшемуся на скамейке, но и он в ответ лишь потряс седыми кудрями. Оставался еще добродушный милиционер, но его тревожить почему-то не хотелось. Все говорило о том, что никакой Свободы, то есть площади ее имени, в Москве не существует, и наш вопрос мог быть истолкован как провокация.

– Ты можешь объяснить, где в твоем времени располагался бункер? Что там было до войны?

– По-моему, в центре, – пожал плечами Тихон. – Кажется, банк или библиотека.

– А конкретнее?

– На худой конец доберемся через паром.

– Ты же его сжег.

– Дорога-то цела. Давай хоть оружие заберем.

Половину станций темно-синей ветки успели переименовать, но «Измайловский парк» остался под прежним названием.

Газеты оказалась такими же бесплатными, как и общественный транспорт, и Тихон, выходя из метро, прихватил толстое издание с крупным портретом над передовицей.

– Увлекаешься политикой? – Спросил я.

– Болван, пулемет завернуть, – буркнул он.

Дерево, под которым Тихон спрятал ствол, мы разыскали почти сразу, и я решил, что это добрый знак. Выкопав оружие, мы вернулись на асфальтированную дорожку и присели на крашеных пеньках. Тихон проверил, не высовываются ли из газеты металлические части, и перетянул сверток проволокой. Похоже, с терроризмом в двадцать шестом году дело обстояло неважно, в том смысле, что его, терроризма, не было вообще, поэтому двое нервных мужиков с ребенком и подозрительным пакетом никого не смущали.

– Я вижу, вы не москвичи, – обратилась к нам женщина средних лет.

– Да, приезжие, – ответил я, покрываясь потом. Как человек творческий я быстро нарисовал в воображении спецкамеру и пристрастного следователя с внешностью Левши. – У нас все в порядке, мы уже уходим.

– Не торопитесь, – строго сказала женщина, подтягивая к себе тележку с оцинкованным коробом. – Поскольку вы гости столицы, то непременно должны…

– Сударыня, мы никому ничего не должны, – отчеканил Тихон.

– Я настаиваю, – та даже топнула ногой. – Живыми вам от меня не уйти.

На представителя власти дама не тянула, к тому же она постоянно кривила губы и подмигивала правым глазом. Психическая, обрадовался я.

– Пока не выберете открытки, не отпущу. По штуке на каждого, – ультимативно добавила она.

Я подошел к ящику и перегнулся через заусенчатый бортик. Передвижная торговая точка, каковой оказалась коробка на колесах, была забита фотографиями знакомых с детства достопримечательностей. Чаще попадался Кремль, только звезды на башнях были почему-то темно-синими, в остальном же все выглядело вполне традиционно: МГУ, Большой, Бородинская панорама.

Умиляясь, я не спеша перебирал открытки – на них, цветных и глянцевых, город почти не изменился. Людишки, превращенные объективом в спичечные головки, не играли здесь абсолютно никакой роли. Смешные игрушечные машинки ползли себе по дорогам, в небе поблескивали невидимые самолетики – все это было мелко и несерьезно. Только памятники на снимках оставались значительными и величественными, как и положено памятникам.

Я взял в руки новую карточку и уже собрался положить ее назад – на ней был изображен неизвестный домище, построенный с большим чувством собственного достоинства, но совершенно без вкуса – как вдруг что-то заставило меня передумать. Я присмотрелся к зданию, особое внимание уделяя окнам. Вид мраморных наличников рождал неуловимый отзвук чего-то пережитого, ощущение того, что однажды к этим гладким поверхностям я уже прикасался.

– Тихон! – Взволнованно позвал я.

– Брось, Мишка, денег-то нету.

– Зачем денег? – Брови женщины отобразили график какой-то немыслимой функции. – Открытки бесплатно, – сказала она, растерянно улыбаясь. – Берите, какие понравились.

– Тебе эти окна ничего не напоминают?

– Они, – подтвердил Тихон, взглянув на фотографию.

Я перевернул карточку в надежде найти адрес дома, но на обороте было написано только одно: «Москва».

– Где он? Что это? – Потребовал я, тряся открыткой у самого носа женщины.

– Дворец Правосудия, – ответила она, вконец смутившись.

– Адрес, адрес!

– Площадь Мира, метро «Площадь революции», – не задумываясь, сказала она. – Хотите съездить?

– Можно взять?

– Нужно. Вы сами-то откуда? Говор у вас необычный.

– Издалека.

Мы устремились вниз по дорожке так быстро, что Тишка едва поспевал.

– Я понимаю – Дворец бракосочетаний, а вот Дворец Правосудия… Инквизицией попахивает. Да и кого тут судить, у них куда не сунься, везде все бесплатно.

– А что, если они у себя коммунизм построили? – Осенило меня.

– Останься и проверь, – посоветовал Тихон.

Архитектор схитрил: вместо того, чтобы возводить новое здание, он до неузнаваемости реконструировал старое. Гостиница «Москва» подросла на несколько этажей, сменила облицовку и обзавелась граненым, как винтовочный штык, золотым шпилем. Теперь она звалась Дворцом Правосудия, что, учитывая близость известного комплекса на площади Дзержинского, представлялось двусмысленным.

У парадного входа бдили два милиционера, определенных сюда скорее для проформы – ломиться во дворец и так вроде никто не собирался.

– Тишка, не вертись, – строго предупредил Тихон.