Не задумываясь, стянув с себя промокшую майку и забыв о больной ноге, я побежала к пылающему дому настолько быстро, насколько позволяла моя травма.

– Ты что творишь, черт возьми? Я тебе сказал… – он заорал так, что я покрылась мурашками, ощущая, как шевелятся невидимые волосы на руках.

– Возьмите, возьмите, пожалуйста… Это поможет.

Меня можно обидеть и ранить. Я с детства ненавидела, когда люди повышают голос, а особенно на меня кричат. Конечно, с возрастом я научилась закрывать глаза на многие вещи, но только в том случае, если это не касалось людей, которых я любила. А Дженнаро Инганнаморте я любила так, как никого на свете. Выхватывая из рук бесформенную майку, он заметил мое поникшее выражение лица, но ничего не сказал.

Вернувшись на безопасное расстояние, я видела, как он разрывает плотную ткань и со скоростью профессионального боксера забинтовывает родные мне руки. Через считаные секунды он уже подтягивался на металлических прутьях, перенося тренированное тело через ограждение террасы. Дом скрежетал и пошатывался: он вел диалог со смертью, противился, возражал, спорил. Я услышала звук бьющегося стекла, и фигура Дженнаро растворилась в пугающей темноте.

И вот тогда я поняла, что страх не имеет пределов. Он достигает мертвой точки, проламывает любые стены и движется дальше. Ему чужды границы и выстраиваемые нами преграды. Оставшись одна во всем этом хаосе, я готова была закричать от чудовищной боли. Я больше не боялась пожара, огня и падающих балок. Я боялась лишь одного: больше никогда не увидеть человека, который стал моей сегодняшней жизнью.

* * *

Я никогда не забуду чувство, которое испытала, когда Дженнаро вновь появился на дымящейся, уставшей от борьбы террасе. Это нельзя назвать ни облегчением, ни даже радостью. Все существительные и прилагательные здесь бессильны. Пожалуй, похожие ощущения я испытала в тот момент, когда ко мне в реанимационную зашел седоволосый немецкий профессор, который сказал примерно следующее: «Джулия, твои показатели печени и других органов резко улучшились. Думаю, мы сможем обойтись без трансплантации». На следующий день мои балованные органы снова отказали, но коллаж из надежды, слез счастья и немыслимой жажды жизни остался со мной навсегда. Шок, напряжение и стресс немного ослабили хватку, уступая дорогу пожирающей физической и моральной усталости. Когда Дженнаро вплотную подошел ко мне, я даже не обратила внимания, что в руке он держит какой-то свернутый в несколько раз плакат. Несколько секунд он смотрел на меня молча, словно выжидая, а затем крепко обнял. Свободной рукой он перебирал мои мокрые волосы и постоянно касался губами скатывающихся по щекам слез:

– Прости. Прости, что накричал на тебя.

– Я уже об этом забыла… Я так боялась, что с вами что-то случится.

– А я не хотел, чтобы что-то случилось с тобой. Не хотел, чтобы ты вообще здесь оказалась. Готова еще немного со мной поплавать?

– Готова, – нервно усмехнулась я.

– Тогда вперед.

– Мы за этим сюда ехали? – Я с досадой посмотрела на бумажный сверток. – Это что, плакат с автографом кумира вашей юности?

– Мадемуазель, вы не теряете чувства юмора, – Дженнаро подхватил меня уже по налаженной схеме. – Терпимо?

– Вполне. Но вы не ответили на мой вопрос. А ответ – это одна из причин, по которой я здесь. Я хочу знать, ради чего такой человек, как вы, готов рисковать своей и чужой жизнью…

– Обсудим позже, – отрезал он.

– Насколько позже?

– Мадемуазель…

– Синьор Инганнаморте… Я не сдамся. Вы мне покажете, что это, когда мы выберемся отсюда?

– Это не лучшая идея.

– Почему?

– Потому что вы забросаете меня новыми вопросами.

– Хорошо. Давайте так… Если…

– Вы помните, что я не люблю, когда мне ставят условия? Смотрите под ноги…

– Помню. Я предлагаю компромисс: вы мне покажете, что вам так дорого, а я не буду задавать вопросов. Ни единого. Вы мне верите?

– Конечно, нет.

– Почему?

– Потому что вы слишком сообразительны для того, чтобы сдержать слово.

– Не очень поняла… Но я же все равно узнаю…

– Я подумаю. А пока смотри под ноги, Джулия.

Невзирая на трудности со щиколоткой, обратный путь показался мне более быстрым. Возможно, все дело было в приподнятом настроении и призрачном ощущении, что самое страшное осталось далеко позади. Поравнявшись с бассейном, Дженнаро помог мне спуститься в воду, потому что оттолкнуться от бортика двумя ногами оказалось крайне проблематично.

– Но как вы будете с этим плыть?

Я с зашкаливающим интересом взглянула на спасенный трофей, с предельной осторожностью перебирая ногами.

– Мадемуазель, я родился у моря…

– Так и свою биографию потихоньку расскажете, – сострила я, намекая на скрытность своего товарища.

Рассмеявшись, Дженнаро составил мне компанию в бассейне, держа одну руку над водной поверхностью, а другой проделывая гребок за гребком. Невероятное зрелище. Вряд ли я бы смогла объективно оценивать то, что делает этот человек, но даже абстрагировавшись от пелены влюбленности, я смело могла утверждать, что плавал он великолепно. Он вообще все делал великолепно. Просто не умел по-другому. Точность и легкость движений, ровное дыхание, идеальная техника плавания кролем… Я старалась не напороться на остатки лежака с очередным торчащим гвоздем, но будоражащая сердце картинка не позволяла сконцентрироваться должным образом. Наткнувшись на одинокую половинку своей бывшей пары обуви, я чуть не захлебнулась от смеха. Интересная штука жизнь: то туфли разбрасывает по Бродвею, то мокасины снимает в португальском бассейне. Операции, капельницы, таксисты, пожары… И ходишь ты по острию ножа под небом синим и не догадываешься об очередной подножке. Но еще немного. Совсем немного. И мы доберемся до надежного «ройса»…

Добраться-то мы добрались, но я еще даже не успела мысленно поблагодарить Бога и хоть на секунду расслабиться, как оставленный в машине айфон напомнил о своем существовании. Жорж. Снова Жорж. Мой голос в трубке прозвучал почти жизнеспособно:

– Жорж…

– Джулия, я убью тебя при встрече. Но сначала расцелую. Тебе обязательно доводить меня до такого состояния?

– Прости, но я действительно не могла говорить.

«Айфон плохо относится к стометровым заплывам», – хотелось добавить мне.

– Где ты сейчас?

– Только не кричи… Я в «Choupana Hills», но все в порядке. Мы уже выезжаем из отеля.

То ли пропала связь, то ли Жорж онемел.

– Ты меня слышишь? Как обстоят дела в старой части города?

– Джулия, ты с ума сошла?

– Даже не знаю, что тебе ответить. Все хорошо, поверь!