Я села тоже.

— Серьезно? «Прости, Полька, но если Тим окочурится, то мы об этом никогда даже не узнаем, пойдем-ка лучше чай пить»? — выпалила я и со вздохом добавила: — Вообще-то, когда близкие в беде, здравый смысл бессилен.

— Тим тебе не близкий, — напомнил Лесс.

— Зато он лучший друг Гила и Полли. Ты не поверишь, но я могу представить, что они чувствуют. А вот тебя какого хрисса за нами понесло?.. Выглядишь паршиво. — Я скрестила руки на груди.

— Чтобы вас догнать, пришлось скакать без остановок. — Верлен потер переносицу. — А сидеть в Академии в ожидании вестей, что где-то на тракте нашли растерзанный труп некромантки, — не по мне, уж простите.

— Вот видишь! — победно воскликнула я, готовясь увернуться в случае, если верлен все же решит меня убить. — Сам-то не лучше.

— С кем поведешься, — еще больше помрачнел Лесс.

— Да ладно тебе. Есть хочешь? — Я примирительно подтолкнула ему свою картошку.

— Только спать, — со вздохом признался он.

— Мы попались, да? — бодро изрек оборотень, вынырнув напротив стола. — О Лесс, паршиво выглядишь!

— Тоже мне новость, — проворчал верлен.

— Ли, проводи его, пожалуйста, в комнату. — Я жалобно взглянула на оборотня.

— Да вы замучили, я поем сегодня или нет?! Ай, — огорченно махнул рукой оборотень, схватил свой горшочек, трепетно прижав к груди, и, точно конвоир перед казнью, кивнул Лессу, мол, пошли.

— С тобой мы завтра договорим, — выдохнул верлен. — И не вздумайте опять сбежать.

Я подняла руки вверх: сдаюсь.

Проводив взглядом верлена и оборотня, что пытался на ходу подцепить кусок мяса из посудины, я нервно впилась в кружку с элем, осушив ее даже быстрее Гила. После чего подперла подбородок кулаком, а полуэльф внезапно просиял:

— А хочешь спою?

— Не хочу.

Но Гил меня уже не слышал. Он бодро вскочил на ноги и вылетел под дождь, что-то задумав. Вторая кружка опустела уже до середины, когда под окнами что-то брямкнуло, кто-то пискнул «грабят!», следом прозвучал знакомый голос «не боись, верну же», после чего наперебой залаяли собаки, а на пороге таверны снова возник Гил с лютней в руках. Пятерней пригладил мокрые волосы, с разбега запрыгнул на стойку, осчастливив трактирщика возможностью созерцания своей филейной части, и выдал:

— А теперь для дамы за столиком в углу — песня!

Пока посетители переглядывались, разыскивая эту самую даму, в таверну влетел, очевидно, владелец инструмента, но полуэльф примирительно поднял вверх ладонь, дожидаясь тишины, и лишь после этого провел пальцами по струнам.

Я ожидала чего угодно. Нецензурных тролльих частушек (для которых вообще мелодия не нужна, а инструмент брался в руки, исключительно чтобы в последний момент быть разбитым о чью-нибудь голову), нестройных подзаборных песнопений… Но когда лютня издала мелодию, а не просто «брямм», я с неподдельным интересом уставилась на спутника. Лицо его стало непривычно серьезным, и…

Променявшие крылья на меч,

Вы душой перестали меняться.

И безмолвие дружеских встреч

Покорилось великому братству…

Он что? Правда сам поет? Признаться, я не сразу поверила своим ушам.

Вы не можете просто уйти,

Вы напишете летопись кровью.

За собой оставляя в пути

Что глупцы называли любовью…

Теперь я, кажется, начала понимать, почему его не убили, когда он семь раз перепевал «Балладу о пятнадцати сыновьях…». Даже владелец инструмента, сменив гнев на милость, заказал вина, устроился недалеко от стойки и заслушался.

Вы стоите над пропастью смело,

Позабывшие свой путь домой.

Победили… Но в этом ли дело?

Сколько жизней там были ценой?

Крепость взята, и враг был повергнут,

А с меча тихо капала жизнь…

Он сыграл заключительный аккорд, соскочил со стойки, вернул лютню хозяину со словами:

— И нечего было так орать!

После чего вернулся ко мне за стол и залпом влил в себя новую порцию эля. Посетители разразились рукоплесканиями, кто-то крикнул «еще давай!». Но полуэльф, карикатурно откланявшись, сообщил, что выпивка стынет, под дружный огорченный вздох. Я взглянула на него как-то по-новому и решила, что пусть пьет, заслужил.

Не у меня же голова завтра будет болеть.

До Вирта нам оставалось около двух дней пути. Если я еще могла, стиснув зубы, дотерпеть до города и первого местного постоялого двора, лишь бы не пришлось опять ночевать на тракте, то в верлене я не была так уверена. Перед выездом из Карина Лесс влил в себя три склянки со странными жидкостями — наверняка очередной шедевр госпожи Тиэльской — и немного ожил. Черные круги подглазами прошли сами после сна, на восставшего мертвеца он походить перестал, но желание привязать его к кровати и удрать, пока выпутывается, меня не покинуло.

Стоило ли говорить, что обещание возобновить ругательный диалог с утра Лесс выполнил, поэтому уже полдня мы общались через посредников. На этом фоне мне тем сильнее почему-то хотелось спросить, где верлен себе отхватил такого скакуна. Если знания меня не подводили, это был самый настоящий регард, помесь лошади и единорога, целенаправленно выводимая светлыми эльфами. Отличала их белоснежная масть с легким посеребрением, волнистая черная грива и очень хрупкое с виду телосложение, хотя на деле их выносливости могли позавидовать даже тяжеловозы. Через несколько весок недовольного обоюдного сопения и я сама придумала ответ: как-никак Лесс — декан одного из лучших учебных заведений Дариола. Может, он вообще подкупил Ареса и наш сир ему предоставил это чудо природы?

Виртский тракт всегда отличался спокойствием. Здесь не промышляли разбойники, нежить тоже сюда не захаживала. Правда, стоило сбиться с пути и уйти правее, можно было попасть в Долину Озер — вот где приключений хватило бы по самое не хочу. Какие силы властвовали там — не могли разобрать даже наши маги, но кольцо небольших озер считалось проклятым, и соваться к ним не рисковали и самые бесстрашные путники.

По дороге мы наткнулись лишь на ругающегося потрепанного бедолагу, что хотел попасть в Лерн, да не туда свернул, на тихую парочку, что собирала какую-то растительность вдоль дороги, да на горланящего песни и обнимающегося с деревьями мужика, которого какие-то волшебные травы понесли в Вирт. Благо вовремя очухался.

Одну ночь мы мужественно перетерпели в пути, выспавшись днем на сеновале в попутной деревеньке, когда Лессу внезапно стало нехорошо. Он, конечно, нам об этом не сообщил, но мы и сами прекрасно видели, что зелья госпожи Тиэльской должного результата не дают. Пару весок после принятия верлен был бодр и свеж, но стоило им пройти, как он опять превращался в кого-то, неудачно воскрешенного. И со мной он по-прежнему не разговаривал. Прятал лицо под широким капюшоном, чтобы только я не поднимала панику, но ехал с нами. Если ему так плохо и мы такие неразумные телларды, то почему он не вернулся в Академию сразу же, как только убедился в моей глупости и в том, что отступаться мы не собираемся?