— Мне «Бакарди» и диетическую кока-колу, — попросила я, стараясь говорить уверенно и небрежно.

Девушка ушла, а Чак нагнулся ко мне через стол и заметил:

— Не знал, что ты пьешь спиртное.

С таким неудовольствием, точнее, отвращением он вполне мог бы сказать мне, что не знал, что я занимаюсь сексом с малолетними детьми.

— Да, — несколько запальчиво ответила я. — А что? Время от времени я люблю выпить.

— О'кей, — медленно произнес он. — О'кей. О'кей. Все нормально. Все о'кей.

— А ты разве не пьешь? — поинтересовалась я.

— Отчего же, пью.

Слава тебе господи!

— Я пью воду, — продолжал он. — И газировку. Другой выпивки мне не нужно. Черт возьми, лучший в мире напиток — ледяная вода. Алкоголь мне ни к чему.

Я приготовилась к худшему и пообещала себе немедленно встать и уйти, если услышу, что он ловит кайф от самой жизни.

Но, увы, этого он говорить не стал.

Наша беседа продолжалась в той же незамысловатой манере. Пересказываю почти дословно.

— Твоя… э-э-э… Мэг не пьет? — спросила я, поспешно добавив: — Спиртное.

Я боялась, как бы он не начал по новой свои игры с переносным значением слов.

— Она никогда не прикасалась к спиртному и никогда не испытывала в том необходимости! — взревел он.

— Да я, в общем, тоже не испытываю, — заметила я, удивляясь, почему вдруг мне понадобилось оправдываться.

— Эй, — пронзительно посмотрел он на меня, — задай себе вопрос: кого ты хочешь убедить? Меня или себя?

И, знаете ли, теперь, когда я разглядела его как следует, он оказался не столько бронзовый от загара, сколько оранжевый.

Натурально оранжевый, как апельсин.

Принесли наши напитки: стакан воды для Чака, мое орудие дьявола и диет-коку.

— Заказывать будете? — спросила официантка.

— Да мы ж только пришли, — грубо оборвал ее Чак.

Девушка ушла. Мне хотелось вскочить, догнать ее и извиниться, но Чак принялся занимать меня тем, что с определенной натяжкой можно было назвать легкой беседой.

— Ты была замужем, Линди? — спросил он.

— Люси, — поправила я.

— Что?

— Люси, — повторила я. — Меня зовут Люси.

Ответом мне был недоуменный взгляд.

— Люси, а не Линди, — уточнила я.

— А, теперь ясно, — радостно загоготал он. — Извиняюсь, очень извиняюсь. Понял вас. Да, конечно, Люси.

И опять заржал, прямо-таки затрясся от смеха.

Чтобы успокоиться, ему потребовалось минут пять, не меньше.

Потом он еще долго покачивал головой и повторял: «Линди! Как вам это понравится?» или: «Ха-ха-ха! Линди! Кто бы мог подумать!»

Затем продемонстрировал во всей красе свой южный выговор (тягучий и нечленораздельный), промычав нечто вроде:

— Ой, держите меня, вяжите меня! Во сказану-ул!

А лицо его, сперва показавшееся мне таким волевым, на самом деле было просто неподвижным. Застывшим, как маска.

Я сидела, натянуто улыбаясь, ждала, пока он наконец угомонится, а потом сказала:

— Отвечаю на твой вопрос, Брэд: замужем я не была ни разу.

— Эй, эй, эй, — вскинулся он, меняясь в лице от раздражения. — Мое имя Чак. Что еще за Брэд такой?

— Это шутка, — торопливо пояснила я. — Ну, понимаешь… ты назвал меня Линди. А я тебя — Брэдом.

— А, ну да.

Он смотрел на меня как на ненормальную. Эмоции на его лице сменяли одна другую, будто слайды, с краткими промежутками полного отсутствия выражения, когда следующая картинка чуть запаздывала.

— Эй, леди, — спросил он наконец, — а вы случайно не того? Сейчас в моей жизни для тронутых места нет.

Я захлопнула рот, чтобы не поддаться искушению и не спросить, когда именно в его жизни появится вакантное место для тронутых, но это стоило мне большого труда, и кротко сказала:

— Это была только шутка.

Дело в том, что я сочла за благо не злить его: меня несколько встревожила столь внезапная смена настроений.

Похоже, у него самого с психикой было неладно: в его глазах появился какой-то странный, даже маниакальный блеск, которого я поначалу не заметила. И с волосами у него было что-то непонятное…

Он уставился на меня, медленно кивнул (я не могла не отметить, что в прическе не шелохнулся ни один волосок). Затем наконец заговорил:

— Ладно, понял. Это, типа, юмор, так?

И показал мне все свои тридцать два зуба. Чтобы дать мне понять, что оценил мой юмор по достоинству.

…но дело не в том, что он уложил их феном и взбил…

— Так это, значит, была шутка? Ясно, ясно.

…и, разумеется, лака для волос не пожалел…

— Мне это нравится, да, нравятся. Ты забавная маленькая дамочка, верно?

…а может, это просто парик?

— Ммм, — промычала я, боясь, что, если открою рот и заговорю, меня стошнит прямо ему на джинсы.

…хотя, вообще-то, больше похоже на шлем, такой твердый, липкий…

Он взял с тарелки булочку, отправил ее себе в пасть целиком и принялся жевать, и жевал, и жевал, как корова жвачку. Это было отвратительно.

Но того, что он сделал потом, я даже предположить не могла.

Он не просто испортил воздух. Звук, который я услышала, по мощности напоминал грохот отбойного молотка.

Да, он действительно пукнул — длинно, громко и бесстыдно.

Не успела я оправиться от потрясения, бедняжка официантка вернулась принять у нас заказ, хотя я точно знала: если сейчас я съем хоть что-нибудь, меня вырвет. Но у Чака с аппетитом все было в полном порядке.

Он заказал самый большой в меню бифштекс, причем с кровью.

— Может, проще привести сюда всю корову и заставить ее залезть к тебе на тарелку? — предположила я.

Ничего не имею против людей, предпочитающих полупрожаренное мясо, но издеваться над Чаком было столь приятно, что я не могла отказать себе в этом удовольствии.

К несчастью, он только рассмеялся.

Обидно: сколько яда потрачено впустую.

Затем он решил, что нам пора узнать друг друга ближе, а именно поделиться жизненным опытом.

— Слушай, ты на Карибах была? — гаркнул он. И, не дожидаясь моего ответа, пустился в лирические воспоминания о белых песчаных пляжах, дружелюбных туземцах, беспошлинной торговле, великолепной кухне, баснословных скидках на все, что угодно, которыми он пользовался, потому как его шурин работает в туристическом агентстве…