Ошарашенный Мартынов оглянулся на ребят и попросил:

— Вызовите скорую помощь и… подкрепление.

Когда Валентина Герасимовна заползла под горящую сцену, ею владела одна прямая как столб несгибаемая идея — погасить разгорающийся огонь и спасти дочку. Она не думала ни о чем другом, ее сознание сжалось в маленькую горошину: спасти, спасти, спасти!

Она затравлено металась в тесном подполье, сбивая тут и там, поднимающиеся языки пламени. Но бензин сделал свое дело. Огонь уже охватил широкую полосу старых иссохших досок и не собирался сдаваться. Обжегши руку, женщина больно стукнулась головой о верхнюю балку и на мгновение потеряла сознание, а когда пришла в себя, с ужасом увидела пылающую одежду, и уже не помня ничего, стремглав вырвалась наружу.

Сбив остатки огня, посмотрев, во что превратилось ее нарядное алое платье, она с удивлением услышала громкую музыку танцплощадки, очнулась, как от сна, и вспомнила, ради чего здесь оказалась. С нарастающей злобой она припомнила все, что произошло здесь совсем недавно.

Гениальный план, который успешно начала осуществлять. И того ненавистного парня, который спутал все карты. Ее обуяла дикая ярость, требовавшая немедленного выхода!

Она увидела, как какая-то девушка, одетая во все красное, стоявшая неподалеку снаружи танцплощадки, обернулась, посмотрела на нее, удивилась, видимо узнав, и направилась к ней с глупым недоумением на лице. Валентина Герасимовна ее тоже узнала и порадовалась этому подарку судьбы.

Это была Наташа.

Потоптавшись внутри танцплощадки среди веселых и возбужденных компаний, и с горечью убедившись, что все ее сторонятся, и никто не хочет с ней ни танцевать, ни разговаривать, Наташа тихо удалилась и неприметно прошла мимо задумавшегося Сашки Евтушенко. Тоже хорош джентльмен, вроде как пригласил на танцы, а сам — в сторону, как и все.

Ей не хотелось, чтобы парень заметил едва сдерживаемые слезы горькой обиды на непонятную и незаслуженную несправедливость. Она хотела побыть одной, чтобы никто не видел ее состояния и не вздумал смеяться над ней. Она ушла на темную сторону танцплощадки, туда, где не было дорожек, и росли густые кусты. Здесь она могла дать волю чувствам и от души, как в детстве, не стесняясь, выплакаться.

Когда слезы закончились, а платок вымок насквозь, она с удивлением узнала в возникшей рядом невесть откуда обгоревшей и растрепанной женщине маму Лизы. Наташа невольно направилась к ней, чтобы предложить свою помощь.

Валентина Герасимовна смотрела, как приближается одна из ненавистных девок, что-то лопочет и спрашивает. Клокочущая злость взметнулась в ней с огромной силой, наполнив мышцы неуправляемой энергией. Она в ярости схватила девчонку за волосы, пригнула к земле и потащила к дыре под сценой. Девчонка, как и все предыдущие доверчивые дурочки, не ожидала нападения и сопротивлялась слабо. Но перед самой огненной топкой хрупкая фигурка вдруг напряглась, уперлась и завизжала.

Зря, когда кричишь, только силы теряешь, с наслаждением подумала Валентина Герасимовна. Резко дернув за светлую прядь, она направила девку носом в дырку и пихнула коленом в адское пекло, из которого только что выбралась. Раздался дикий вскрик, но гром музыки и визг певцов с танцплощадки его благополучно заглушил.

От крика жертвы Валентине Герасимовне сразу стало легче. Она приставила доски на место, прислушалась, как затих внутри последний стон, и с кривой улыбкой отошла в сторону. Еще одной соперницей для Лизоньки стало меньше.

Притупив ярость, словно утолив неуемный голод, Валентина Герасимовна вновь вспомнила о дочери. Ее надо спасать!

Она бросилась к ограде, за которой мельтешили в непонятном танце десятки тел, и хаотично заметалась вокруг танцплощадки, высматривая Лизоньку. Толпа самодовольно тряслась, мешая увидеть ту единственную, достойную учебы в институте девочку, среди сборища быдла.

Вскоре огонь из-под сцены прорвался на волю, и на танцплощадке началась паника. Валентина Герасимовна тщетно продолжала искать среди мечущейся толпы дочь, и ее охватывало безвольное бабское отчаяние.

Вдруг она увидела, как со стороны пляжа к горящей танцплощадке спешит любопытный Борис, обнимающий за плечи ее родную Лизоньку. Ее единственной дочери пожар не угрожал! Лизы не было на танцах!

Но не радость и спокойствие снизошли на Валентину Герасимовну при виде живой и невредимой дочери. В ней как бомба взорвалась дикая злость на того парня, который так жестоко обманул ее. Клокочущая ярость мгновенно заполнила до краев и требовала немедленного выхода. Она готова была растерзать подлого врага, который все понял, раскрыл ее планы, и своим коварством чуть не погубил. Он единственный свидетель, способный помешать ее окончательному триумфу. Ведь, не смотря ни на что, все идет по плану. Лиза в безопасности, а десятки абитуриентов зажаты в огне!

Валентина Герасимовна кинулась искать его, чтобы извести и уничтожить. Она нашла Заколова в тот момент, когда он открыл запасной выход танцплощадки. Запертые огнем люди благополучно выбрались.

Он все-таки сломал ее финальную заготовку и разрушил гениальный замысел! Злость, и без того безграничная, превысила всякие пределы.

Заколов должен быть уничтожен!

Валентина Герасимовна ринулась к нему, но выбежавшая из ворот толпа разделила их.

Потом при свете фар пожарных машин, вое сирен скорой помощи, и всеобщем хаосе, где каждый в суматохе искал знакомых, она потеряла его. Но она хорошо знала, где он вскоре обязательно появится. Подобрав тот железный штырь, которым парень сбил замок на ограде, она пришла к общежитию и затаилась.

Ждать пришлось долго. Злоба смешивалась с отчаянием, отчаяние со страхом, а страх порождал новую еще более сильную волну ярости. Она была уверенна лишь в одном, если его не уничтожит, то он своими показаниями уничтожит ее.

Когда друзья зашли в комнату, их встретил возбужденный Борис:

— Во, дела! Я только что от Бони. От него пахнет, как от жженой пакли. Ну и фейерверк сегодня был! Такой маленький городишко, а каждый день приключения.

— Лиза где? — стараясь не шевелить порванной губой, прошипел Заколов.

— Домой проводил. Я с ней только до серьезного дела на пляже дошел, только она обмякла, и тут — такое зарево! Мы прибежали, а там — последний день Помпеи! Да вы тоже все видели. Я ее потом до подъезда довел. Ну, ей мамахен, наверное, врежет сегодня. Я же ее выкрал. Прямо как в кино про любовь.

«Не врежет», грустно подумал Тихон и посмотрел на Сашку:

— Надо ей сообщить о матери.

— Лизке? Что сообщить? — всполошился Борис.

Тихон не стал ничего объяснять. Он отказывался верить, что милой обаятельной Наташи больше нет. Может, это чудовищная ошибка? Она должна быть жива!