Он уже знал, в чьих руках было это оружие. Повелительница Птиц! Это она руководит спектаклем – расправой над своим старым знакомцем. Она так забавляется, смеется над ним! И она сделает все, чтобы довести начатое дело до конца.

…Давид бежал вдоль дороги, под прикрытием нескольких рядов деревьев. Тело его ныло, а еще пуще – лицо. Раны кровоточили. Под ногами хрустели сухие ветки, из-под каблуков вырывались пожухлые листья. Он падал, поднимался и вновь бежал. Давид не заметил, как деревья неожиданно подевались куда-то, тени исчезли, солнце рвануло вниз, залив его, беглеца, светом с головы до ног. А следом он получил удар в висок – тупой и тяжелый. Как подкошенный, Давид упал лицом в желтую подсыхающую листву.

– Да-а, эка они вас! – услышал он бормотанье у себя над головой. – А ведь могли бы и душу вытянуть, чертово отродье! – Давид открыл глаза и увидел над собой добродушно улыбавшееся лицо извозчика. – Повезло вам, скажу я, повезло. Так вот, слышу я – пальба. Воронья – туча. Что ос в улье. Ну, думаю, что-нибудь да случилось. Поехал вам навстречу – и, слава богу, поспел вовремя. Вижу, бежите вы, сударь, со стороны Вороньей Рощи, ну, как сумасшедший! В крови, без ружья! Потом вы руками взмахнули и повалились. А сверху на вас их – десятка два. Ну, да я их кнутом – только перья летели! А проехал бы мимо, распотрошили бы они вас, ей-богу, распотрошили!

– Где мы? – слабо спросил Давид, чувствуя, что еще вот-вот, и голова его развалится на части.

– Часа через полтора в городе будем, а там и в больницу. Ох и вид у вас, сударь! Разрисовали, черти. Коль очнулись, так хлебните – доброе винцо!

Извозчик достал фляжку, перегнулся назад, протянул ее Давиду. Тот принял фляжку с благодарностью, с наслаждением стал пить. Возница улыбался, глядя на дорогу.

Конец ли его путешествиям? – размышлял Давид. – Или они только начинаются? Наверняка он мог сказать только одно: сюда он больше не вернется. А если и станет искать дальше – не повернет, не испугается, не возвратится теперь же в Галикарнасс с одной лишь надеждой: забыть обо всем, – куда отправится он?

Пролетку потряхивало на кочках. Возница молчал. Воронья Роща, замок остались позади. Там, вверху, было небо, хмурое осеннее небо. «Лея, где ты? – думал он. – Где? Как ты мне нужна теперь. Именно теперь!..»

В городке Вельштедт, в домашнем музее разорившегося коллекционера, Давида ожидал герр Блюм. Особняк опустел, легкое эхо блуждало от стены к стене и под потолком залы.

– О, верно, какое счастье для вас, господин Гедеон, наконец-то стать обладателем этого шедевра! – пропел герр Блюм.

Он был само обаяние. Даже безразличное лицо Давида не могло посеять в торговце хотя бы самое скромное зернышко сомнения: может быть, он ошибся? И его клиент вовсе не коллекционер?

Они стояли у стены, часть которой занимал триптих. Полотна, как их смог оценить Давид, были написаны рукой мастера.

Но вот главная тема трех полотен на первый взгляд озадачивала…

Взгляд зрителя сразу привлекало среднее полотно – самое крупное, с арочным верхом; на нем, в замкнутом пространстве, каменном мешке, боролись друг с другом три гиганта-тигра. И сразу было понятно, схватка эта – не на жизнь, а на смерть. На левом полотне – стая черных псов рвала на части беспомощных овец. На правом полотне уже черные псы превратились в жертв – они были еще более жалкими, чем овцы! Их сбивали лапами три огненно-рыжих тигра, ломали им хребты, превращали их в тени, что метались по замкнутому пространству, ожидая смерти.

Чем больше всматривался Давид в триптих, тем живее светились его глаза. И тем радостнее глядел на будущего покупателя герр Блюм. Давиду казалось, что он уже видел это произведение раньше. И потому сейчас так хорошо понимал его. Схватка рыжих тигров в середине несомненно была заключительной частью триптиха, но по воле художника оказалась помещена в центр.

– Не скрывайте своих чувств, господин Гедеон! – когда Давид оторвался от зрелища и озадаченно потер подбородок, воскликнул герр Блюм. – Вы восхищены, я это вижу!

– Восхищен, – согласился Давид.

– И кому вы должны сказать большое спасибо? Вашей заботливой племяннице! Уезжая на другой континент, кажется, в Африку, она зашла всего на несколько минут в мою контору. Она сказала: «Герр Блюм, я знаю, вы не только большой знаток искусства, но и хорошо осведомлены о том, какие произведения выставляются на тех или иных торгах. Мой дядя, господин Гедеон, особый коллекционер! Он ищет работы, которые соответствуют его требовательному вкусу. Что до триптиха «Последняя жатва», написанного неизвестным художником из Восточной Европы, то он искал его всю жизнь. Может быть, вы отыщите эти полотна? Господин Гедеон вам хорошо заплатит». «Название, которое вы упомянули, мне незнакомо, – признался я вашей племяннице. – Увы, сударыня, но…» «Какая жалость! – воскликнула она. – Для моего дяди найти эту работу стало бы настоящей удачей!» «Скажите, хотя бы, что было изображено на триптихе?» – спросил я. Ваша племянница заговорщицки мне кивнула: «Дядя говорил, что там черные псы убивают овец. А потом тех же собак разрывают огненные тигры. Да-да, именно так». «Какое кровавое произведение, – пошутил я. – Странный вкус у вашего дядюшки». «У него отменный вкус, герр Блюм, – ответила она, затем, точно опомнившись, бросила: – Поезд, я опаздываю на поезд!» – и была такова. Под моими окнами ее ждал роскошный драндулет со стариком-водителем, настоящим великаном-усачом, в котелке и блестящих крагах. Экстравагантная дама, ваша племянница!

Г-н Блюм безжалостно хлопнул себя по лбу.

– А всего спустя сутки я вспомнил, где именно видел этот «кровавый» триптих. В галерее у разорившегося О.Б.! Я поехал к нему, в этот особняк, и уговорил его продать триптих настоящему ценителю, который, так же как и прежний хозяин, будет сутками напролет восхищаться истинным произведением искусства. Правда, несчастный О.Б. никогда не слышал о названии «Последняя жатва», – оживленно пожал плечами герр Блюм. – Но это уже нюансы. Вот такая история, господин Гедеон. Поздравляю, ваше давнее желание исполняется. Вы – уже почти хозяин триптиха. Впрочем, разве можно быть хозяином великого полотна? Нам, смертным, позволительно стать разве что его хранителем. Не правда ли?

– Значит, племянница?

– Очаровательная и роскошная дама! – оживленно кивнул герр Блюм.

– И как же зовут мою племянницу?

Герр Блюм развел руками:

– А вот как зовут ее… не помню. Да она и не представилась мне вовсе!

Давид устремил на собеседника испытующий взгляд:

– Выслушайте меня, герр Блюм, – его тон был таким, точно он поверял торговцу картинами величайшую тайну. – Во-первых, я никогда не охотился ни за одним художественным произведением, в том числе и за этим, а во-вторых, у меня нет и не было племянниц.

– Нет племянниц? – удивился герр Блюм. – И вы проехали тысячу миль, чтобы сказать мне об этом, верно? Только ради того, чтобы сообщить мне, что вам эта картина вовсе не нужна? Господин Гедеон, сами подумайте, могу ли я вам поверить? – Хитро улыбаясь, герр Блюм покачал пальцем у самого носа Давида. – Плохой способ сбить цену!