поспешавших к нему констеблей.

– Он вовсе не хотел тебя оскорбить, – возразила Первин; сердце ее громко стучало. – Это просто аргументация. Задача адвоката…

– Первин! – рявкнул на нее отец. – Ни слова больше.

– Адвокаты – самые бессердечные существа на земле. Нелюди. – Сайрус злобно кривился. – И, уж конечно, ты, Первин, хочешь стать одной из них!

Джамшеджи откинул голову назад и заговорил, глядя Сайрусу в лицо:

– Ты показал под присягой, что согласен на раздельное жительство. А твой вакил сделал лишь одно: нарисовал портрет жены, плохо исполняющей обязанности по хозяйству. Присяжные никогда не развели бы вас на столь малозначительном основании. Нужен был аргумент поубедительнее, вот я его и привел.

– Вы назвали моих родителей убийцами. – Сайрус шумно дышал, будто тяжкий груз тянул его под воду. – Заявили, что я болен. Сказали, что мне было все равно, умрет Азара или нет…

– Если не хочешь разбираться с прошлым, подумай о будущем, – произнес, скрипнув зубами, Джамшеджи. – Великим ли для тебя будет счастьем, если моя дочь проживет с тобой следующие сорок или пятьдесят лет? Ты думаешь, за эти долгие годы у вас будет хоть один счастливый день?

Сайрус ответил тестю, но при этом не сводил глаз с Первин:

– Если присяжные отправят ее жить с нами, она заплатит за всю ту грязь, которой вы нас поливали сегодня в суде. А если она добьется раздельного жительства, счастливым оно не будет. Я превращу вашу жизнь в ад.

Прозвенел звонок, возвестив о возобновлении судебного заседания. Председатель жюри присяжных передал судье Муди несколько листов бумаги, а тот без всякого выражения зачитал вердикты. Жене, муж которой поселил в общей спальне проститутку, присудили раздельное жительство и алименты. Женщина, муж которой спал с двоюродной сестрой, получила развод. Кроме того, присяжные аннулировали брак мужчины, жена которого не исполняла супружеских обязанностей. Настал черед Мистри.

– «Содавалла против Содавалла». – Судья Муди прищурился, как будто с трудом читал то, что написано на бумаге. Первин почувствовала, как в груди у нее леденеет: она была уверена в дурном исходе. – По поводу этого дела присяжные отмечают особо, что не одобряют появления жены на рабочем месте мужа. Однако Содавалла злоупотребляли традицией женского уединения – весьма почтенной, но требующей всеобщего согласия, – из чего логически вытекает вопрос о безопасности жены. Шесть голосов за раздельное жительство. Без алиментов.

Судья еще что-то бубнил, но Первин уже ничего не воспринимала. Она услышала одно: «за раздельное жительство».

Она победила. Она останется женой Сайруса, но никогда его больше не увидит. Каждый день месяца теперь – в ее распоряжении. Она хозяйка своей жизни.

Сотрясаясь от рыданий, Первин обняла свою мать. Увидела, что у Камелии лицо тоже мокро от слез.

– Да, – сказал Джамшеджи и обнял обеих женщин своими руками, сильными, точно ветви дерева. – Мы ее не потеряли. Слава богу.

Однако Первин не поддавалась безрассудству радости. Она помнила, что сказал Сайрус в перерыве.

– Папа, а право на раздельное жительство можно оспорить?

– Можно, но вряд ли они станут, – обнадежил ее отец. – Это слишком дорого и хлопотно.

– Но Сайрус нам угрожал. – Он тогда посмотрел на нее, и ненависть в его взгляде была слишком очевидной.

Джамшеджи вытащил носовой платок и утер Камелии слезы.

– Пусть угрожает, сколько ему вздумается, но, сдается мне, вся его мстительность испарится за те три года, которые ты будешь учиться в Англии.

– Если меня примут…

– Экзамены ты сдала давным-давно, – напомнил отец. – И у тебя есть все необходимые документы.

Документы на въезд в Англию отец подал за нее сразу после того, как два года назад она успешно сдала оксфордские экзамены. Правда, соответствующие бумаги были выписаны на имя Первин Джамшеджи Мистри – именно это имя отец велел ей поставить на заявлении в университет. Никто еще никогда не слышал о том, чтобы замужняя женщина училась в Оксфорде, – и проверять, примут ли ее в таком качестве, было слишком рискованно. Да и, собственно, учиться под девичьим именем не означало лгать, учитывая вынесенный присяжными вердикт о раздельном жительстве.

И все же необходимость представляться незамужней женщиной сильно терзала Первин на протяжении месяца, который ушел у них с Камелией на сбор багажа. Отец ее все это время пытался взять билет на один из немногих пароходов, которые все еще ходили между Индией и Европой. Мест было мало, и кончилось тем, что вместо второго класса пришлось оплатить первый. Первин переживала, зная, что большинство студентов-индийцев, которые едут в Англию, получили стипендии, покрывающие расходы на переезд и проживание, и, следовательно, не обременяют своих родных финансово. Она продала драгоценности, которые родители подарили ей на свадьбу, но денег хватило на оплату лишь года обучения.

– Я могу поднять свою ставку за час, – пошутил Джамшеджи, когда Первин посетовала, что вводит его в такие расходы. – А кроме того, я очень надеюсь, что через несколько лет в фирме появится новый поверенный и это принесет ей значительную выгоду.

Всего через месяц после решения суда Первин уже стояла на палубе первого класса на пароме, который должен был доставить ее на «Голландский изумруд». Солнце забралось высоко; пришлось прищуриться, чтобы разглядеть родителей и Растома, которые остались на причале Баллард. Выражения их лиц она не видела – могла лишь надеяться, что на них улыбки.

– Хотите на кого-то взглянуть в последний раз? – осведомился женский голос.

Первин обернулась и увидела рослую светловолосую девушку-англичанку – та протягивала ей театральный бинокль.

– Ох. Благодарю вас, это не обязательно.

Ей было стыдно за то, что ее застали почти в слезах, тем более перед такой расфуфыренной англичанкой.

– Да ладно. Вообще-то он для театра, но и на улице тоже ничего. Неужели вы не хотите взглянуть напоследок на провожающих?

Голос девушки звучал настолько искренне, что Первин решила ее не расстраивать.

– Хорошо. Благодарю вас. – Она взяла бинокль, настроила.

– Нашли родных?

– Да. Родители плачут. Не могу больше на них смотреть. – Она вернула бинокль незнакомке. И зачем она уезжает из Бомбея после отчаянной борьбы за право снова жить с родными? Три года в разлуке – это же целая вечность.

Девушка сухо улыбнулась.

– А со мной все иначе. Я взошла на борт в Цейлоне – там работает мой отец, – и, пока мы с ним и мамой поднимались по трапу, мы все время скандалили!

– Нам тоже случается поскандалить. Говорят, страсть к скандалам у парсов в крови, – поведала Первин. – И я очень надеюсь перевести свою аргументацию на профессиональный уровень, когда окажусь в Англии.

Незнакомка ойкнула.

– Вы едете в Оксфорд? Я заметила чемодан с биркой «Колледж Святой Хильды».