следствие по «делу врага народа» Я. И. Серебрянского было завершено. Четвертого октября 1940 года следователь Следственной части ГУГБ НКВД лейтенант ГБ П. А. Перепелица составил два обвинительных заключения.

Первое касалось самого Якова Серебрянского:

«10 ноября 1938 г. органами НКВД СССР был арестован подозреваемый в шпионской деятельности СЕРЕБРЯНСКИЙ Яков Исаакович.

Проведенным по делу следствием установлено, что СЕРЕБРЯНСКИЙ. в прошлом активный эсер, дважды арестовывался органами ОГПУ и при содействии разоблаченных врагов народа проник в органы советской разведки.

В 1924 г., будучи в Палестине, был завербован эмигрантом ПОКРОВСКИМ для шпионской деятельности в пользу Англии.

В 1927 г. СЕРЕБРЯНСКИЙ по заданию английской разведки перебросил из Палестины в СССР группу шпионов-террористов в лице ТУРЫЖНИКОВА, ВОЛКОВА, АНАНЬЕВА, ЗАХАРОВА и ЭСКЕ, которых впоследствии в лаборатории спецгруппы ГУГБ подготовлял к диверсионной и террористической деятельности на территории СССР. Через ТУРЫЖНИКОВА СЕРЕБРЯНСКИЙ передавал английской разведке шпионские сведения о политическом и экономическом положении Советского Союза.

В 1933 г. СЕРЕБРЯНСКИЙ был завербован разоблаченным врагом народа ЯГОДОЙ в антисоветскую заговорческую организацию, существующую в органах НКВД.

По заданию ЯГОДЫ СЕРЕБРЯНСКИЙ установил шпионскую связь с французской разведкой, которую информировал о деятельности советской разведки за кордоном, добывал сильнодействующие яды для совершения террористического акта над руководителями партии и Советского правительства. В предъявленном обвинении виновным себя признал. <…> На основании изложенного обвиняется СЕРЕБРЯНСКИЙ Яков Исаакович <…> в том, что:

1) с 1924 г. являлся агентом английской разведки,

2) с 1933 г. по день ареста являлся активным участником антисоветского заговора в НКВД и проводил шпионскую работу в пользу Франции, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. 1а и II УК РСФСР».

Второе касалось Полины Серебрянской:

«10 ноября 1938 г. органами НКВД СССР была арестована за соучастие во враждебной деятельности своего мужа СЕРЕБРЯНСКАЯ Полина Натановна.

Проведенным по делу следствием установлено, что муж СЕРЕБРЯНСКОЙ — СЕРЕБРЯНСКИЙ Я. И. — являлся активным участником контрреволюционного заговора в НКВД и проводил шпионскую деятельность в пользу английской и французской разведок.

СЕРЕБРЯНСКАЯ, работая вместе с ним на закордонной работе по линии ИНО ОГПУ — НКВД, знала о его шпионской деятельности в пользу английской и французской разведок, но не донесла об этом, чем способствовала ему в проведении враждебной деятельности. <…>

В 1930 г. СЕРЕБРЯНСКОЙ стало известно, что ее муж, СЕРЕБРЯНСКИЙ Я. И., по заданию английской разведки перебросил из-за кордона в СССР группу бывших белогвардейцев в лице ТУРЫЖНИКОВА, АНАНЬЕВА, ЗАХАРОВА, ВОЛКОВА и ЭСКЕ для шпионской и террористической деятельности на территории Советского Союза. <…>

В 1937 г. ей стало известно о сотрудничестве СЕРЕБРЯНСКОГО с французской разведкой. <…>

В предъявленном обвинении виновной себя признала.

На основании изложенного обвиняется СЕРЕБРЯНСКАЯ Полина Натановна <…> до ареста сотрудница спецгруппы ГУГБ НКВД, в том, что являлась соучастницей во враждебной деятельности своего мужа, б. начальника спецгруппы ГУГБ НКВД СЕРЕБРЯНСКОГО Я. И., шпиона английской и французской разведок, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 17–58 п. 1а и II УК РСФСР».

Однако до суда оставалось еще долгих девять месяцев.

Третьего февраля 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР НКВД был разделен на два комиссариата: Внутренних дел и Государственной безопасности. Последний (НКГБ) возглавил В. Н. Меркулов, его заместителями стали И. А. Серов (первый заместитель), Б. З. Кобулов и М. В. Грибов. Начальником I Управления (разведка) НКГБ являлся П. М. Фитин, 25 февраля его заместителем был назначен П. А. Судоплатов.

«В тот день (16 июня 1941 года), когда Фитин вернулся из Кремля, — вспоминает П. А. Судоплатов, — Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации Особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача — не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той. что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. <…>

Я немедленно предложил, чтобы Эйтингон был назначен моим заместителем. Берия согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы конфликта на наших европейских и дальневосточных границах. Военный опыт Эйтингона был значительно больше моего, и поэтому в этом вопросе я в значительной степени полагался на его оценки — именно он выступал связующим звеном между нашей группой и военным командованием. Вместе с ним мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ.

Двадцатого июня 1941 года Эйтингон сказал мне, что на него произвел неприятное впечатление разговор с генералом Павловым, командующим Белорусским военным округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил дружеского совета у Павлова, на какие пограничные районы, по его мнению, следовало бы обратить особое внимание, где возможны провокации со стороны немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по мнению Эйтингона, невразумительное, он, казалось, совсем ничего не понимал в вопросах координации действий различных служб в современной войне. Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву. Одним словом, Павлов не видел ни малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла войск противника».

До нападения Германии на СССР оставался один день.

«Получив указания Берии (17 или 18 июня 1941 г.) об организации разведывательно-диверсионного аппарата на случай начала войны, — пишет П. А. Судоплатов, — я столкнулся с исключительно сложным вопросом: каким образом самостоятельная служба диверсий и разведки будет действовать в прифронтовой полосе и ближайших тылах противника во взаимодействии с военной контрразведкой? Ведь в прифронтовой полосе именно она олицетворяла действия органов госбезопасности. <…> Сразу же возник вопрос: как создаваемый аппарат должен взаимодействовать с остальными оперативными подразделениями? Ведь Берия, возглавляя НКВД, не являлся наркомом государственной безопасности, а указание о создании аппарата он давал как заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, то есть заместитель руководителя правительства. Имелось в виду, что опираться этот специальный аппарат должен как на НКГБ, так и на НКВД, поскольку именно в его прямом подчинении находились пограничные и внутренние войска, то есть основные воинские части, которые предполагалось задействовать в диверсионных операциях».

На плечи Судоплатова и его заместителя Эйтингона легли нелегкие задачи, связанные с передачей в распоряжение Особой группы агентур различных спецслужб НКВД, НКГБ