– Стоять!

Сколько раз я это слышал?

Вспыхивает яркий свет, и я ничего не вижу. Посылаю в ксеносферу волну дезориентации, но ничего не происходит. Должно быть, они защищены от нападения сенситивов. Я слышу, как что-то катится по полу, и знаю, что надо закрыть уши. Я не могу предупредить Ойин Да, времени нет, а она носит какой-то генератор белого шума. Надеюсь, она ушла. Светошумовая граната делает то, что должна. Я оглушен и ослеплен. Я чувствую только малую часть ударов прикладами по моей голове.

Я чувствую, что я далеко, в стороне от всего этого.

Последнее, что я осознаю, – это исчезновение Эледжи из ксеносферы.

Йаро спит невинным анестезийным сном, пока ветеринар чистит его рану. Рядом с ним почкообразный лоток, полный опарышей. Ветеринар обездвиживает их хлороформом и вынимает из раны, а потом отсасывает обильный гной аспирационной трубкой. Он убирает мертвую кожу и мышцы и обнажает жизнеспособные ткани. Я знаю все это, потому что он сопровождает работу комментарием. Запах стоит ужасающий.

– Мне придется оставить его на ночь, чтобы завтра снова обследовать рану, – говорит ветеринар. Он моет руки, пока Йаро дергается в своих собачьих снах. – Иногда опарыши могут умереть, но остаться в ране. Кажется, я всех их достал, но…

Распахивается дверь и входит парочка вооруженных милиционеров в форме.

– Кааро, подними руки вверх, – говорит одна из них. Голос у нее искусственный, электронный. На ней воздухонепроницаемый шлем.

Я подчиняюсь.

– Я не вооружен и не сопротивляюсь, – говорю я спокойно. Я боюсь, потому что это не люди, которым положено думать, а я не знаю их приказа.

– Где заключенный? – спрашивает она.

– Какой заключенный? – переспрашиваю я.

– Тот, которого ты увел из Убара.

– Что? Я не…

– Не надо игр. Сегодня ты вторгся на охраняемый объект и освободил подозреваемого.

– Офицер, я был здесь весь вечер. Спросите доктора. Я принес собаку на операцию.

Ветеринар поднял руки, и вода стекает по его запястьям, смачивая операционную одежду. Он кажется таким же перепуганным, как и я, и рьяно кивает.

Я говорю:

– У меня нет вашего заключенного.

Это правда. У меня его нет.

Проходит шесть часов, прежде чем меня выпускают. За это время они тщательно реконструируют мой день. Проверяют системы наблюдения, встроенные в мою квартиру. Проверяют GPS-лог моего имплантата. Допрашивают Аминат. Показывают мне видео с освобождением заключенного. Я отчетливо вижу человека, который выглядит как я, но соответствующего сигнала моего имплантата нет. Его временные метки говорят, что меня и рядом с Убаром в это время не было. Двойник распадается, пока его бьют. Когда рассеивается туман, не остается ничего. Даже пятна на полу. Мне их почти жалко, потому что у них остается пустая камера, солдат, отсасывающий у собственного пистолета, и видеосъемка призрака. Кто-то потеряет из-за этого работу, но не я.

– Это не я, – повторяю я. – Вы нашли мою ДНК? Нет, не нашли. Потому что это не я. Нет, я не знаю, кто это или что это.

Когда Аминат забирает меня, я предполагаю, что мы под наблюдением, и мы говорим лишь о том, как возмущены незаконным задержанием и давлением. Мы живем своей жизнью, словно ничего не случалось.

Когда мы спим, я беру Аминат в ксеносферу. Настоящий я, а не грифон. Я показываю ей мой лабиринт, и мы гуляем в нем, держась за руки.

– Значит, сработало? – спрашивает она.

– Да. Двойник-слизняк распался на составляющие элементы и рассеялся. О45 в недоумении, они думают, что, возможно, Полынь создала двойника после моего визита в Утопия-сити.

– У тебя проблемы?

– Не совсем. Может быть. Не знаю. Я играю жертву. Мне наплевать. Они задержали мою зарплату, но это не беда. Я все равно не хочу на них работать.

– Кто это был?

– Эледжа? У этого парня была своя теория. Они с группой соратников распознали вторжение и, кроме того, догадались, что американский развод мостов с ним связан. Они организовали группу, чтобы пробраться в американскую колонию в Лагосе. Хотели поймать нескольких американцев и выпытать у них секрет. Думали, что спасают мир.

– Так что ты с ним сделал?

– Ойин Да о нем позаботится, возможно, использует его знания, проберется в колонию, придумает, как изменить ситуацию.

– А почему ты этого не сделаешь?

– Потому что я не из тех, кто спасает мир. Я не герой, Аминат. Я просто мальчик, полюбивший девочку. Я последний сенситив. В банке я не нужен, потому что нападений больше нет. Смерть всех телепатов сделала меня ненужным, но это ерунда, потому что мне плевать на работу. Все, чего я хочу, – это проводить дни с тобой. Больше ничего.

– Кааро, это предложение руки?

– Это воспоминание самоуничтожится через пять секунд после пробуждения, – говорю я.

Одолеваемый сомнением, замолкаю на минуту.

– Милая, – говорю я.

– Ой-ой, смена интонации, – говорит Аминат. – Должно быть, что-то серьезное. Что ты в этот раз натворил?

– Я виделся с Шесаном.

– Зачем?

– Хотел его освободить. – Я делаю паузу. – Милая, я не знаю, как это сказать. Он говорит, что ты коп.

– Ты это сделал?

– Что сделал?

– Освободил его?

– Что? Нет… э, нет, я не смог. Он… нет.

– Спасибо.

– Ну? Так ты полицейская под прикрытием?

Лепестки вишни плавают в воздухе, плюя на гравитацию. Мы на краю моей зоны в ксеносфере. Мой огромный страж патрулирует границу, его длинные косы тащатся по полу следом за ним. Тут и там по траве разбросаны миниатюрные танки, полтора метра в длину, метр в высоту.

– Это игрушки? – спрашивает Аминат.

– Нет, это «Голиафы». Гитлеровские самоходные мины, разработанные с целью остановить наступление союзников во Второй мировой. Я видел их в газете. Здесь оседает мой ментальный хлам. А ты пытаешься отвлечь меня от вопроса.

– Не в этом дело. Я пытаюсь собраться с мыслями.

– Это бинарный вопрос, Аминат, типа «да или нет».

– Хочешь прочитать мою память?

– Нет, – говорю я. – Я никогда не буду этого делать.

– И никто нас здесь не услышит?

– Говори свободно.

– Я работаю на О45.

– Что?

– Успокойся.

– Тебя приставили следить за мной?

– Нет, Кааро, просто расслабься и послушай. Много лет назад в Лагосе мой брат поджег и спалил весь наш дом. Ты это уже знаешь и видел, как Лайи горит. Руины еще дымились, когда заявились агенты О45 и увезли его. Он был совсем юный, перепуганный, голый и в слезах. Они взяли образцы крови и кожи у меня, папы, мамы, у всей семьи. Младшей сестры не было дома, но всем остальным пришлось сдать анализы.