— Тут уж не угадаешь. Вот вернемся и впадем в полную депрессию.

— Вот-вот!

— Но мне кажется, всё будет в порядке. Мы теперь знаем, как нам нравится наша семья. На этот раз всё получится.

— Возможно. Но там дождь идет. Все время.

Я задумалась о том, что всю жизнь прожила на северо-западе США, выросла на фоне тамошних пейзажей. А Брюс даже написал книгу о вулкане Рейнир[56]. Я часто думала о море. Смогу ли прожить без него? Спускаясь с горы, я видела перед собой пустынные равнины, тянущиеся до самого Канзаса. Даже прожив здесь год, я спускалась с гор и каждый раз ожидала увидеть перед собой море вместо этой пустоты. Каждый день у меня возникал когнитивный диссонанс: где я?

Я решила посоветоваться со Спеллманом. Он дал мне свой телефон, и вот уже несколько месяцев мы собирались встретиться и выпить кофе, да так и не собрались. Спрошу у него, пожалуй, как будто он — учитель Йода. Что если поможет?

Мы встретились в чайной «Душанбе» — кафе, подаренном Боулдеру его городом-побратимом Душанбе в Таджикистане. Кафе располагалось в элегантном просторном здании с выкрашенными в голубой стенами, здесь были изразцы, фрески и огромный фонтан.

Мы сели у фонтана и заказали чай со льдом.

Я уже собиралась спросить его, что же мне делать, но почему-то выпалила:

— Вы буддист?

Спеллман был настолько интеллигентным и утонченным человеком, что вопрос прозвучал грубовато.

— Я медитирую, — ответил он.

Этот ответ меня лишь раззадорил. Наконец я прибегла к проверенному стратегическому приему:

— Зачем?

Он задумался.

— Потому что хочу чувствовать это. — Он помахал рукой в воздухе.

Мне почему-то польстило, что он хочет чувствовать «это» — как я поняла, то, что обычно называется «пребыванием в настоящем моменте». «Это» применительно к настоящему моменту было гораздо более интересным описанием.

Спеллман не стремился причислить себя к определенной ветви буддизма, к буддизму в принципе.

Разговор зашел о «Наропе». Рядом журчал фонтан, светило солнце. Сидеть с ним было очень приятно.

Я спросила, что значит быть хорошим буддистом.

— Мне кажется, «хороший» — неподходящее слово, — заметил он. — Если стремиться быть «хорошим», можно упустить самое главное. Реальность, происходящую вокруг. Нет, «хорошим» буддистом быть не надо.

Он наклонился, глядя на меня поверх очков в роговой оправе, как будто собирался рассказать самый смешной анекдот, например про то, как лошадь заходит в бар.

— Думаю, вам стоит исключить слово «хороший» из своего лексикона.

Я так и не спросила его, стоит ли мне возвращаться домой. Как Йода, он только что ответил на мой вопрос, и ответом было «познай себя». Я себя знала.

Я вернулась домой и рассказала Брюсу о разговоре со Спеллманом, о том, как бессмысленно быть хорошей.

— Угу, — сказал Брюс.

Я думала о том, с какой осторожностью и деликатностью мама рассказала мне об адвокате. О том, что развод значит для нее, для них с папой. Здесь всё воспринималось иначе.

Я скучала по ним — по родителям с их привычкой вечно всё недоговаривать. Скучала даже по раздражению, которое они порой у меня вызывали. Боулдер был как бальзам на душу: здесь твой путь (во всех смыслах этого слова) становился самым важным в твоей жизни, и тебя окружали люди, каждый из которых проходил свой, особенный путь. Тут можно было многому научиться: о йоге, природе реальности и о себе. Но был ли смысл во всех этих знаниях, если живешь в пузыре? Ведь у меня были мать, отец, Ларри, брат и столько двоюродных братьев и сестер, что не пересчитаешь по пальцам.

Некоторые переезжают, начинают новую жизнь и полностью меняются. Им удается реализовать себя. Они могут жить в горах, на солнце и просто испытывать благодарность за реальность, которую выбрали или создали своими силами. Но всё это было не для меня. Попытки понять мою семью, историю моей семьи будут продолжаться всю жизнь, и я знала это. Я могла бы попробовать жить в настоящем, принимать жизнь во всем ее совершенстве и некрасивости здесь, в Боулдере, но мне казалось, что тут я скорее избегаю реальности. Нет, реальность ждала меня дома — там, где остались мои родные. Мои другие родные.

На следующий день мы с Брюсом пошли гулять, и я снова заговорила о том, чтобы вернуться.

— Можно составить список, — предложила я. — «За» и «против».

Мы шли по узкому уступу вдоль южной излучины реки. В горах река становилась шире, бурлила, пенилась среди огромных скал. Мы составили два списка: один — для Боулдера, второй — для дома. У Боулдера оказалось больше «за».

— Но мы по-прежнему зовем Сиэтл домом, это о чем-то говорит, — заметил Брюс.

До переезда в Боулдер мы были всего лишь детьми, не могли и не хотели управлять нашими судьбами. Было неловко в этом признаваться, но теперь мы наконец повзрослели. И были по-взрослому уверены, что пора возвращаться.

Я позвонила матери и отправила письмо отцу, сообщив, что мы решили вернуться в Сиэтл.

— О, дорогая, это же здорово! Люси дома? А Уилли? Можно с ними поговорить?

Я позвала детей.

— Мама, кажется, совсем не удивилась, — заметила я, передавая трубку Люси. — Как будто все это время знала, что мы вернемся. Могла бы хоть для вида порадоваться. Почему они вечно принимают наши действия как должное?

Она уже бесила меня, а ведь мы еще даже не вернулись домой.

— Господи, как же они меня раздражают!

— Необязательно жить у них под носом, между прочим, — заметил Брюс. — Мы решили только, что хотим жить на северо-западе, там, где красивая природа. Я готов смириться с отсутствием солнца, но уверен, существует какая-то связь между хорошим настроением и наличием рядом высоких деревьев.

— Так давай составим список, — предложила я.

— Как перед переездом?

— Да.

— О’кей. Портленд.

— Слишком большой город.

— Олимпия.

— На восемьдесят сантиметров больше осадков в год, чем в Сиэтле. Думаю, не стоит. Может, Юджин?

— Слишком далеко. Беллингем.

— Слишком холодно. Остров Оркас? — Уединенное местечко недалеко от острова Стюарт, облюбованное хиппи.

— Далековато от аэропорта. А как насчет острова Бейнбридж?

— Хм…

Это был бы идеальный выбор. Природа. Пролив, оберегающий нашу маленькую семью от слишком частых набегов родственников. Если уж возвращаться, то такая оборона была нам просто необходима. Необходимо было также превратиться в зануд и научиться говорить «нет». Но иногда все-таки говорить «да».