– И вообще, подумайте сами, как глупо звучит эта легенда, – продолжал брат, игнорируя суровый матушкин взгляд. – Змей уговорил – само по себе смешно, но пусть будет… уговорил демонов перестать беспорядочно лезть из Разлома, остановил бойню, хотя люди были почти разгромлены, да еще и обязал их хранить его жизнь или мстить за его смерть.

– И что в этом глупого? – не поняла старшая дочь бургомистра.

– А что демоны получили взамен? Что мог пообещать им человек? Чтобы выполнить обещание? Вряд ли они занимались благотворительностью.

– Мы говорим о том самом Змее, – влез нотариус, принимая из рук рябого слуги рюмку, – маге-отступнике, брате первого князя? Старший брат не смог казнить младшего за богопротивную магию, первого Астера всего лишь отрезали от силы и сослали сюда, к Разлому.

– Именно о нем, – кивнул отец. – Змеем его прозвали как раз за предательство князя. Не страшно породниться с такой семьей?

– Да не особенно, тем более что у невесты столь богатое приданое. – Старичок снова пошамкал губами.

Бокал в руке матушки звякнул и разлетелся на осколки. Рин Филберт тут же подал ей салфетку. С другой стороны уже спешил Мур.

Теперь сомнений не осталось, это намеренное оскорбление. Взгляд карих глаз отца был тяжел, но…. Он все еще сидел на своем месте и не вышвыривал наглеца из дома.

– Ну, если вам так по душе Волчья шахта… – ледяным тоном ответил граф Астер.

Сестры Вэйланд зашушукались, Леонард Гиве поднял брови, но от комментариев воздержался.

– Прошу извинить. – Матушка встала из-за стола.

Илберт отбросил салфетку.

Что-то было не просто «не так», а очень сильно не так. К нам в дом приезжает простолюдин, волею случая оказавшийся опекуном молодого аристократа. Сватает для подопечного дочь хозяев, садится за их стол и… оскорбляет их всеми возможными способами. Намеренно или в силу отсутствия воспитания? Обсуждать приданое – это то же самое, что обсуждать цвет корсета маменьки. Хотя… за это они бы точно отведали яда вместо десерта.

Итак, за мной дают Волчью шахту, самую старую и почти выработанную, ближайшую к Илистой Норе. Шахту – и все?

Отец молчал.

Я поняла, что пытаюсь вырвать пальцы из руки Мэрдока, а когда вырву, убегу из зала.

– Леди Ивидель сама по себе сокровище, – заметил сокурсник, накрывая мою ладонь второй рукой. В его словах слышались теплота и участие. Да, скупая теплота, но…

Я заставила себя замереть. Вдохнуть и выдохнуть. Позволить себе едва заметную улыбку. Змеиную… вон как Манон поперхнулась. За ней не давали и того.

Когда я уезжала в Магиус, приданое было куда более впечатляющим. Даже если вычесть из него сгоревший корпус. Девы, неужели папенька настолько разозлился? Пусть так, но за мной давали десяток угольных выработок, два карьера по добыче камня, счет в банке с тремя нулями, конечно в золоте, и два участка земли в Эрнестале и Льеже, чтобы построить дом там, где мы с мужем решим жить после свадьбы. Кажется, было что-то еще, какие-то акции, в которых я ничего не понимала, но… Что же случилось? Почему молчит отец, позволяя гостям шушукаться?

– Предлагаю обсудить остальное, – старик завертел головой, нелепо моргая глазами и не понимая, отчего скривился бургомистр и нахмурился Рин Филберт, – в более приватной обстановке.

– Ваше предложение принято, – отрезал отец таким тоном, что, будь я на месте нотариуса, поспешила бы спрятаться, желательно в подпол замка и желательно, чтобы этот замок стоял как можно дальше от Кленового Сада.

– А вы знаете, что через несколько месяцев нас ждет лунный парад? – высказался Рин Филберт. – Эо, Кэро и Иро выстроятся в ряд.

– Правда? – поинтересовалась обычно молчаливая леди Витерс.

Звякнули столовые приборы, слуги заменили бокалы, я все-таки вырвала пальцы из руки Мэрдока…

И продержалась еще час, а потом сбежала. Будто бы невзначай оказалась у дверей, кивнула Муру и вышла. Миновала анфиладу комнат. Музыка становилась все тише. Распахнула дверцы в голубой полутемный салон и едва не подпрыгнула на месте от грохота. Молоденькая горничная, кажется Аньес, торопливо собирала раскатившиеся по мраморному полу подсвечники.

– Леды Ивыдель, простите, – запричитала она, – Но мыссыс Эванс сказал, что пока не начыщу всю утварь, спать не лягу…

Раскосые глаза девушки смотрели с состраданием. Не только гости шушукались за столом, обсуждая мое замужество.

Ее акцент был грубым и каким-то шершавым, словно в горло попало что-то постороннее. Как и любой житель Верхних островов, девушка произносила гласные чуть тверже, и ее «и» почти всегда звучала как «ы». На самом деле ее наверняка звали не Аньес, а как-то иначе, но по поверьям островитян раскрывать настоящее имя кому бы то ни было опасно для жизни.

– Скажи миссис Эванс, что я велела тебе ложиться спать, – проговорила я, проходя мимо и распахивая дверь на балкон.

– Спасыбо, леды.

Ледяные снежинки, кружась, падали на открытые руки, горящие щеки, губы… Снова хлопнула дверь. Горничная пискнула что-то еще, замолчала, и на мои плечи лег мужской камзол.

– Ну хочешь, я вызову этого графа на дуэль и убью? – предложил Илберт.

– А потом матушка убьет меня, и это в лучшем случае. – Я всхлипнула, повернулась и уткнулась брату в плечо. – Лучше сбегу.

– Горячая Иви, и слезы у тебя горячие.

– Что?

– Так звала тебя бабушка Элиэ, помнишь? «Горячая Иви, сначала делает, а потом думает». Это все твой огонь.

– Тебе легко говорить, – пробормотала я.

– Да не очень-то, – невесело рассмеялся брат. – Угадай, кому начали подыскивать невесту?

– Врешь! – Я подняла голову.

– Ни в жизнь. Через месяц мы едем в Эрнесталь, свататься. Знать бы еще к кому, хотя матушка уже в предвкушении.

– А ты?

– Я предвкушаю, как здесь появится очередная аристократка с кислым лицом и будет падать в обмороки.

– Да брось, мы не так плохи. – Я нашла в себе силы улыбнуться.

– Так-то лучше. – Он коснулся пальцем подбородка. – А насчет твоей помолвки… – Я снова нахмурилась. – Тут все не так просто. Отец не в настроении с тех пор, как получил письмо от этого нотариуса, а это почитай больше месяца, представляешь, каково нам пришлось…

– Погоди. – Я выпрямилась. – Больше месяца?

– Да, помню, как он рычал, даже матушка в кабинет не заходила, а потом разорился, купил билет на дирижабль до Эрнесталя.

– Отец летал в столицу? – удивилась я. Было с чего, папенька ненавидел полеты больше меня.

– Да. Вернулся еще более хмурым, чем уехал, и объявил о помолвке.

Значит, дело не в жадности Мэрдока или хотя бы не в ней одной. А в чем?