Идею я одобрил.

— Вот такие дела. — Он начал складывать бумаги в портфель. — Я хочу, чтобы у нас был человек, который будет постоянно поддерживать контакт со студиями грамзаписи, компаниями по выпуску грампластинок, с редакторами музыкальных журналов, чтобы мы всегда были в курсе, что творится в мире рок-музыки.

— Хороший продюсер нам тоже нужен.

Он кивнул.

— Я тоже думал об этом, но пока еще не нашел подходящую кандидатуру.

— Я тебе помогу. Возьми к себе Боба Эндрюса.

Джек удивился.

— Но он же не продюсер, он диск-жокей.

— Он диск-жокей номер один в Америке, — пояснил я. — Подростки любят его, он первым запустил Элвиса, первым запустил «Битлз». И есть еще один положительный момент: он будет работать по контракту только с нами.

Надо добавить, что благодаря Эндрюсу мы имели радиостанцию в Нью-Йорке, одну из самых популярных. Но прежде чем он стал работать на нас, его преследовали неудачи.

— Мне это нравится, — кивнул Джек.

— Я попрошу его позвонить тебе завтра утром.

— А если его не заинтересует это предложение? — спросил Джек. — Он и без того номер первый в своем бизнесе и, возможно, не захочет что-либо менять.

— Его заинтересует наше предложение, — заверил я. — Вот уже два года он обращается к нам с предложением, чтобы мы занялись распространением грампластинок или купили компанию по их производству. Если мы собираемся в вечерние часы регулярно транслировать музыку, возможно, и придется это сделать.

— Давно надо было это сделать, — сказал Джек. — Ты знаешь, сколько «Эр-Си-Эй» заработала на Элвисе или сколько «Кэпитал» зарабатывает на «Битлз»?

— Знаю.

— Вот так-то. — Он засунул наконец все бумаги и встал. — Все. Сил больше нет. Поеду в отель и лягу спать.

Не успел он выйти, как зазвонил телефон. Я не снимал трубку, но потом вспомнил, что Фогерти ушла домой. Пришлось ответить.

Из трубки в ухо мне ударил шум, гам, музыка.

— Стив? — Ее голос был едва слышен.

— Да, дорогая.

— Я накурилась.

— Ну, и что в этом странного? — спросил я.

— Нет, в самом деле, я уже в отключке, — призналась она. — Я курила весь вечер.

Я ничего не сказал, и она молчала, было слышно только ее дыхание на фоне оглушающей музыки.

— Стив, ты меня слушаешь?

— Да.

— Стив, почему ты не пригласил меня поужинать сегодня?

— Я работал.

— Я могла бы тебя подождать.

— Похоже, у тебя и так дела идут нормально?

— Я скучала по тебе. Мне было так одиноко. Я сидела одна, курила травку и плакала, мне пришлось выйти из дому.

— Чувствуется, ты на веселой вечеринке?

— Может, ты заберешь меня, Стив? Я хочу быть с тобой.

Я не знал, что ответить.

— Пожалуйста.

— Ладно, — я взял карандаш. — Диктуй адрес.

* * *

Это был старый дом без лифта на углу Двадцать восьмой улицы и Первой авеню. Едва войдя в подъезд, я услышал звуки музыки и почувствовал запах марихуаны. По мере того как я поднимался по ступенькам, шум становился все громче, а запах все явственнее. На последней лестничной площадке лежали парочки и занимались своим делом, не обращая внимания на окружающих. Я перешагнул через них.

— Поздновато ты, парень, — длинноволосый юноша стоял в дверях. — Но представление продолжается. С тебя пять долларов.

Я сунул пятерку в его протянутую руку.

Музыка и раньше казалась мне громкой, но на самом деле это была просто тишина по сравнению с оглушительными звуками, обрушившимися на меня, когда я вошел. Я постоял в узком коридорчике, привыкая к скудному освещению, и прошел в комнату, откуда вырывалась музыка. Вдруг она смолкла, и свет в комнате погас. Послышался возбужденный шепот. Я стоял на пороге, тщетно стараясь разглядеть что-либо в темноте.

Из угла комнаты раздался глубокий баритон:

— Сейчас Дон Рэнс представит свое последнее творение живого искусства! Новогодняя премьера! Изготовлена из шоколада «Хэрши», чернично-земляничного джема, апельсинового варенья, леденцов, взбитых сливок и, конечно же, фантастического тела Марианны Дарлинг!

Одновременно грянула музыка и зажегся свет. Я зажмурился, а затем увидел ее.

Она стояла на столе в центре комнаты спиной ко мне, держа над головой плакат. Тело ее было покрыто диким сочетанием красок — сиропа и варенья, которое уже стало подтекать. Она медленно повернулась.

Толпа взревела. Раздались аплодисменты и крики одобрения. Все стали приближаться к столу. Сквозь шум послышался ее голос:

— Эй, ребята, вы что, читать не умеете?

Она дико смеялась и двигалась в такт музыке. Они облепили ее и, высунув языки, принялись слизывать с нее сироп. Цвета на ее теле стали смешиваться, столик качался, а парни старались подпрыгнуть все выше и выше.

Она хохотала, стараясь удержать равновесие. Теперь она стояла лицом ко мне, и я смотрел на нее.

Ее грудь была раскрашена в красные и фиолетовые цвета. Между грудей шоколадом был нарисован фаллос, направленный вниз и исчезающий в низу живота, во взбитых сливках, которыми был украшен лобок, откуда торчал длинный и толстый, в дюйм толщиной, леденец на палочке. На плакате, который она держала над головой, было всего два слова: СЪЕШЬ МЕНЯ!

Она встретилась со мной взглядом, и на какое-то мгновение в ее глазах мелькнуло сознание, но она была слишком далеко. Глаза ее снова затуманились, и она улыбнулась мне.

— Правда, прекрасно? — завопила она.

В этот момент какой-то парень вытащил из нее леденец и погрузился лицом во взбитые сливки, жадно слизывая их языком. Стол наконец свалился, и она рухнула в кучу беснующихся тел.

Я закрыл глаза, чувствуя, что меня тошнит, затем повернулся и выбежал из квартиры. Стремглав сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Прижался головой к холодной стене, и меня вырвало.

Это была Барбара. Все повторялось снова.

— Звонит Сэм Бенджамин, — сообщила Фогерти.

Я нажал клавишу.

— Привет, Сэм!

В его голосе слышался упрек.

— Почему ты так ненавидишь меня, Стив?

Я засмеялся:

— С чего ты взял?

— Ты натравил на меня Джека Савита. Ты ведь знаешь, что я не могу с ним общаться.

— Я не натравливал его на тебя, — возразил я. — Это его работа, он теперь президент телекомпании.