Я глядела ему вслед. У него на спине были белые шрамы. По крайней мере так мне показалось. Он оставил дверь открытой, и я услышала, как льется в ванну вода.

А я села в кресло, не зная, что мне делать. Вода бежала долго, потом стало тихо, потом послышался плеск. Он влез в ванну. Не закрыв за собой дверь. Ничего себе!

— Ma petite! — позвал он.

Я сидела, не желая шевельнуться.

— Ma petite, я знаю, что вы там. Я слышу ваше дыхание.

Я подошла к двери, очень стараясь не заглядывать внутрь. Прислонившись к стене, я скрестила руки на груди.

— Что вам нужно?

— Здесь нет чистых полотенец.

— И что я по этому поводу должна сделать?

— Не могли бы вы позвонить горничной и попросить принести?

— Наверное, могла бы.

— Спасибо, ma petite.

Я пошла к телефону, злясь на него, на себя, на весь свет. Он же знал, когда залезал в воду, что там их нет! Я тоже могла бы знать, но я с таким вниманием слушала плеск воды, что забыла.

На себя я злилась не меньше, чем на него. Он всегда был хитрый сукин сын, и надо было мне быть повнимательней. Я торчала в номере отеля, который по всем параметрам предназначался для новобрачных, а в ванне лежал голый и намыленный Жан-Клод. После того как я видела то, что было с Джейсоном, не должно было бы быть особого сексуального напряжения в воздухе, а оно было. То ли привычка, то ли Ларри прав: я не верю, что Жан-Клод — разложившийся труп.

Я попросила принести полотенца.

Служащие с удовольствием согласились. Никто не стал ворчать насчет времени. Никто ни о чем не спросил. Всегда можно понять, сколько платишь за номер, по тому, насколько мало ворчит обслуга.

Горничная принесла мне четыре больших мохнатых полотенца. Я посмотрела на нее, размышляя. Можно бы заставить ее отнести полотенца Жан-Клоду.

— Мэм? — спросила она.

Я взяла полотенца, сказала «спасибо» и закрыла дверь. Никак нельзя было показывать посторонней женщине, что у меня в ванне сидит голый вампир. И даже, может быть, дело было не в том, что он вампир. Хорошие девушки не пускают к себе в ванну голых мужчин в четыре с чем-то часа утра. Может, я не была хорошей девушкой. Никогда не была.

Возле двери в спальню я замялась. Там было темно. Свет шел только из ванной, продолговатым прямоугольником падая на ковер.

Я прижала полотенца к груди, сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Отсюда была видна ванна, но, к счастью, не полностью. Только белый фаянс и пузырчатая пена. И при виде ванны с пеной напряжение у меня в плечах чуть ослабло. Пена — она много грехов может скрыть.

У двери в ванную я остановилась.

Жан-Клод лежал, прислонившись к стенке ванны. Черные волосы намокли и были уже явно вымыты. Пряди прилипли к голым плечам. Руки свободно лежали на краях ванны, голова отдыхала на черном кафеле стены. Свесилась бледная рука, будто за чем-то тянулась и передумала. Глаза закрыты — два темных полумесяца на бледных щеках. Бисеринки воды держались на лице и на той части тела, что была видна. Он, казалось, почти заснул.

Из горы пузырей вдруг показалось колено — неожиданный проблеск голой мокрой кожи. Жан-Клод повернул голову и открыл глаза. Полночная синева их, казалось, стала темнее. Может быть, дело в том, что от воды его волосы тоже казались темнее и тяжелее.

Я коротко вздохнула и сказала:

— Вот полотенца.

— Вы их не могли бы положить вот сюда?

«Вот сюда» — это было на унитаз, который стоял достаточно близко к ванне, чтобы можно было дотянуться.

— Я положу их на край раковины.

— Я все водой заляпаю, когда буду их доставать, — сказал он голосом совершенно нейтральным, без вампирских трюков, почти без интонации.

Он был прав, а я вела себя глупо. Он не схватит меня и не изнасилует. Если бы он этого хотел, мог бы уже много лет назад.

Я положила полотенца на крышку унитаза, глядя куда угодно, только не в сторону ванны.

— У вас должны быть вопросы о сегодняшней ночи, — сказал он.

Я подняла на него глаза. Вода на голом теле отражала свет, как ртуть. Пузыри полопались на груди, один как раз под соском. Меня неудержимо тянуло стряхнуть эти пузыри. Я отступила к дальней стене.

— Не в вашем стиле предлагать ответы, — заметила я.

— У меня сегодня великодушное настроение. — Голос его был похож на голос засыпающего.

— Если бы вы не сидели голым в пенной ванне, вы бы предложили мне ответы на вопросы?

Он улыбнулся — быстрой знакомой улыбкой.

— Может быть, и нет, но если я должен удовлетворить ваше жадное любопытство, почему бы не совместить это с некоторым удовольствием?

— Удовольствием для кого?

— Для нас обоих, если вы согласны это признать.

Это замечание вызвало у меня улыбку, а я не хотела улыбаться. Я не хотела радоваться, что вижу его мыльного и мокрого. Я хотела бояться его — и боялась, но при этом я его хотела. Хотела провести пальцами по мокрому телу, коснуться того, что там под этой пеной. Я не хотела близости — этого я себе с ним даже представить не могла, но мне хотелось посмотреть, потрогать. И за это я на себя злилась. Он же труп; неужели то, что я этой ночью видела, меня не убедило?

— Вы хмуритесь, ma petite. Почему?

— Я спрашивала вас, не иллюзия ли те разложившиеся вампирши. Вы сказали нет. Я спросила вас, реальна ли ваша форма, и вы сказали «да». Вы сказали, что обе формы реальны.

— Это правда, — ответил он.

— И вы — разложившийся труп?

Он погрузился ниже в теплую пенистую воду, окунул руки, и над водой осталась только голова.

— Среди моих форм такой нет.

— Это не ответ.

Он поднял из воды бледную руку, держа ком пены, как снежок.

— Существуют разные вампирские способности, ma petite, вы это знаете.

— Какое это имеет отношение?

Он поднял вторую руку и стал перебрасывать пену с руки на руку.

— Янош и его две спутницы — вампиры другого типа, не такие, как я. Не такие, как большинство из нас. Они куда более редкие. Если вы когда-нибудь увидите меня в виде разложившегося трупа, это будет значить, что я окончательно мертв. Они могут разлагаться и формироваться снова, и потому их куда труднее убить. Единственный надежный метод — огонь.

— Вы мне добровольно выдаете кучу информации. Зачем?

Он опустил руки в воду, смывая пену. На теле остались следы пузырей.