Фен затих, и Жан-Клод снова меня окликнул:

— Ma petite?

— Что еще?

— Приходите ко мне поговорить, пока солнце восходит.

Я поглядела на окно, которое он открыл. Небо стало не таким черным — еще не светлым, но уже не было той чистой темноты. Я закрыла шторы и пошла в спальню. Пистолет я оставила на окне — все равно в спальне есть браунинг.

Жан-Клод аккуратно сложил одеяло в ногах кровати. Его покрывала только темно-красная простыня. Мягкие волосы разметались по подушке. Простыня была спущена до пояса.

— Можете составить мне компанию, если хотите.

Я прислонилась к стенке и покачала головой.

— Я не предлагаю секс, ma petite, для этого уже слишком близко к рассвету. Я предлагаю вам половину кровати.

— Спасибо, но я лягу на диване.

Он улыбнулся понимающим изгибом губ — стала возвращаться прежняя надменность. Почти приятно было знать, что ничего не изменилось.

— Это не мне вы не доверяете. Это вы себе не доверяете, ma petite.

Я пожала плечами.

Он натянул простыню на грудь — почти защитным жестом.

— Оно идет.

— Кто оно?

— Солнце.

Я посмотрела на закрытые шторы на дальней стене. Они были двойные, но по краям пробивался сероватый свет.

— Ничего, что вы вот так, без гроба?

— Если никто не откроет шторы, ничего страшного. — Он посмотрел на меня долгим взглядом. — Я люблю вас, ma petite, так сильно, как только могу любить.

Я не знала, что сказать. Сказать, что я его хочу, — неуместно. Сказать, что я его люблю, — солгать.

Свет стал сильнее, белой каймой вокруг штор. Тело Жан-Клода расслабилось на кровати. Он перекатился на бок, вытянув одну руку, а другой придерживая простыню на груди. Он смотрел на усиливающийся свет, и я видела его страх.

Я встала на колени возле кровати и чуть не взяла его за руку, но сдержалась.

— Что будет дальше?

— Вы хотели знать правду? Смотрите.

Я ожидала, что он станет говорить медленнее, глаза заморгают, будто он засыпает. Вышло не так. Он закрыл глаза сразу, лицо его исказилось. «Больно», — прошептал он. И лицо обмякло. Я видела, как умирают люди, как уходит свет у них из глаз. Чувствовала, как ускользает душа. Вот это я сейчас и видела. Он умер. На шторах нарастал свет, и когда он превратился в сплошную белую линию, Жан-Клод умер. Последний вздох вышел из него долгой трелью.

Я стояла на коленях у кровати и смотрела. Я знала, как выглядит мертвец, и сейчас передо мной был именно он. Черт побери!

Я положила скрещенные руки на кровать и уперлась в них подбородком. Я глядела на Жан-Клода, ожидая, чтобы он вздохнул, вздрогнул, что-нибудь. Но ничего не было. Я повела рукой над его кожей, потом коснулась пальцами. Он был теплым, совсем по-человечески, но не двигался. Я взяла его руку — пульса не было. В этом теле не бежала кровь.

Знал ли он, что я здесь? Ощущал ли, что я его касаюсь? Мне казалось, что я много времени там провела, просто глядя на него. Вот и ответ на вопрос. Вампиры — мертвецы. То, что их оживляет, — это вроде моей собственной силы, какой-то вид некромантии. Но я не спутаю мертвого с живым. Да, некоторое новое направление некрофилии.

Мне только показалось, или я действительно почувствовала касание души, покидавшей его тело? Конечно, души у вампиров нет — это неотъемлемое их свойство, — но что-то его покинуло. Если не душа, то что это? А если душа, куда она направляется на дневное время? Кто надзирает за душами вампиров, пока они лежат мертвыми?

В дверь постучали — наверное, мальчики пришли. Я встала, запахнув халат. Мне было холодно, и я сама не знала почему. Я пошла открывать дверь. Порез на языке почти уже не кровоточил.

Мне снился сон. В этом сне кто-то держал меня на коленях. Меня обвивали гладкие темные руки. И я глядела в смеющееся лицо матери. Она была самой красивой женщиной в мире. Я прижималась к ней и слышала чистый запах ее кожи. Она всегда пахла пудрой «Гипнотик». Мама склонялась ко мне и целовала меня в губы. Я забыла вкус ее помады, забыла, как она водила пальцем и смеялась, размазывая яркую красную помаду по моим детским губам.

Она отняла палец, и на нем было что-то ярче помады. С него капала кровь. Она уколола себе палец английской булавкой, и он кровоточил. Она поднесла палец ко мне и сказала: «Поцелуй его, Анита, так будет лучше».

Но крови было слишком много. Она бежала по маминой руке. Я смотрела на ее смеющееся лицо, и кровь капала с него дождем. Я проснулась, резко сев на диване, ловя ртом воздух. На губах еще ощущался вкус помады, и в ноздрях стоял запах пудры «Гипнотик».

Ларри сел на широком кресле, протирая глаза.

— Что такое? Снизу позвонили разбудить?

— Нет, просто плохой сон.

Он кивнул, потянулся и потом нахмурился:

— Ты слышишь запах духов?

Я уставилась на него:

— О чем ты?

— Духи или пудра, что-то в этом роде. Не слышишь запаха?

Я сглотнула слюну и чуть не задохнулась от собственного сердцебиения.

— Да, слышу.

Я откинула запасное одеяло и запустила подушку через всю комнату.

Ларри спустил ноги с кресла.

— Что это с тобой?

Я подошла к окну и раздернула шторы. Дверь в спальню была закрыта, и Жан-Клоду ничего не грозило. Там с ним спал Джейсон. Я стояла в лучах солнца и впивала тепло. Прислонившись к нагретому стеклу, я лишь тогда сообразила, что стою только в длинной футболке и в трусах. А, ладно. Еще несколько минут я погрелась на солнце, ожидая, пока успокоится пульс.

— Серефина послала мне сон. Это запах духов моей матери.

Ларри подошел ко мне. Он был одет в шорты и зеленую футболку. Рыжие вихры торчали во все стороны. Синие глаза прищурились, когда он вышел на свет.

— Я думал, что только вампир, у которого есть с тобой связь, который тобой владеет, может наслать тебе сон.

— Вот и я так думала.

— А как я мог ощутить запах из твоего сна?

Я покачала головой, не отрывая лба от стекла.

— Не знаю.

— Она поставила на тебе метку?

— Не знаю.

Он сжал мое плечо:

— Все будет в порядке.

Я отступила от окна и стала расхаживать по комнате.

— Не будет все в порядке, Ларри. Серефина вторглась в мои сны. Этого никто никогда не делал, кроме Жан-Клода.