– Алёшенька! – сказала она.

Алексей опёрся на костыли, ком в горле мешал дышать. Наташа ещё шагнула, в руках у неё была сумочка, она, не глядя, стала искать, куда её положить. Она смотрела на Алексея в непривычном огромном распахнутом халате, а Алексей неловко одной рукой запахивал полу, под которой было больничное бельё.

– Боже! – Наташа выпустила сумочку и, не зная как, подошла и осторожно обняла Алексея за шею.

И вдруг в дверях появился доктор, а за ним стояла Серафима.

Доктор, смущаясь, произнёс:

– Я вам, голубчик, дам коляску и двух санитаров, они помогут спуститься по лестнице в сад, пока погоды стоят.

От нелепости его появления Алексей был готов запустить в доктора костылём, но быстро осознал, что тот прав.

Серафима за спиной доктора исчезла.

Наташа ничего этого не видела и, казалось, не слышала.

– Я уже думала, что никогда вас не увижу, – прошептала она. – Тебя!

Доктор вышел, и Алексей стал искать, куда Наташу усадить и сесть самому. В палате было две койки, две тумбочки и стул.

– Садись сюда, а я сяду на койку, – сказал Алексей, он осторожно наступал на больную ногу, надо было повернуться, чтобы дотянуться до стула, Наташа всё поняла и оторвалась от него.

– А может быть, тебе на стул, так будет удобней? – спросила она и заглянула Алексею в глаза.

Они ещё не успели ничего друг другу сказать, через минуту в дверь постучали, дверь открылась, и вкатилась коляска, толкаемая здоровенным дядькой-санитаром. За ним стоял ещё один дядька-санитар с вещевым мешком. Наташа увидела и промолвила:

– Хорошо, что я оставила свои вещи в гостинице.

– В какой?

– «Тверь»! – ответила Наташа.

– Ваше благородие, тут мундирчик ваш и вся амуниция. Доктор сказал, что отвыкать надобно от больничного. Вы, когда переоденетесь, пускай барышня нас кликнет. Ежли захотите, мы вас спустим в сад, погоды стоят самые что ни на есть! Только сапог доктор не велел, портянки намотайте… а то в сапоги-то не влезете, – произнёс дядька, другой опустил мешок, и они оба стали проталкиваться в дверь.

Алексей растерялся.

– А это обязательно? – крикнул он.

Дядька уже из двери обернулся и ответил:

– Доктор сказал – желательно!

– Я тебе помогу, – прошептала на ухо Наташа, отодвинулась и сказала совершенно спокойным голосом: – Я умею, я окончила курсы сестёр милосердия.

Она встала, подняла мешок и положила на тумбочку. Алексей смотрел, как она развязывает тесёмки и вытаскивает вещи.

– Алёша, вы снимите халат, тут всё есть.

Алексей сел на койку, вытащил руки из рукавов, халат упал с плеч, Наташа взяла бриджи и присела с ними у ног. Алексей почувствовал себя маленьким, так рядом с ним присаживался дядька, когда одевал. Наташа помогла надеть бриджи, поправила на плечах подтяжки и подала френч.

– Вот, – сказала она. – Пуговицы застегнёшь сам. Я отвернусь.

Алексей ничего такого не ожидал. Он ждал этой встречи, представлял, как она может произойти, но всё оказалось так неожиданно. Была совсем другая Наташа, она превратилась из барышни в кисеях в молодую, потрясающей красоты даму и при этом, как помнил её Алексей, нисколько не изменилась, она не потеряла девичьей хрупкости, но набрала сильной женской красоты. У неё были ловкие руки и проворные пальцы, а он помнил только нежную кожу, когда они брались за руки. Чёрт возьми! Это другая Наташа!

– А у нас горе, Алёшенька, – вдруг сказала она, когда Алексей застегнулся и она повернулась. – Танечки не стало. Поэтому я пошла на курсы.

– А как же консерватория? – не помня себя от всего, что сейчас происходило, спросил он.

– Консерватория подождёт. Давай я позову санитаров, и мы спустимся в сад, – произнесла Наташа. – Погода и вправду чудесная.

Через десять минут Наташа катила коляску. Алексей сидел к ней спиной и чувствовал себя ужасно. Наташа докатила коляску до садовой скамейки и помогла ему пересесть.

– Ты не рад? – спросила она.

– Как ты могла это подумать, – ответил Алексей. – Просто всё так неожиданно!

– Ты меня не ждал?

Алексей смутился:

– Ну что ты, Наташенька!

– Я всё понимаю, действительно неожиданно. Я, когда ты пропал, искала тебя по госпиталям, я сейчас сама служу в госпитале, и все адреса известны. Я только боялась, что если ты ранен, то тебя могли положить в любой госпиталь и далеко от Москвы, а оказалось, что так близко, поэтому я взяла отпуск на четыре дня и приехала за тобой. Я уже всё знаю, твой лечащий доктор, прямо голубчик, всё про тебя рассказал.

«Голубчик! Опять «голубчик»!» – мелькнуло в голове у Алексея, но сразу и пропало.

– Что ты знаешь про Таню? – наконец спросил он.

– Тебя ранило недалеко от крепости Осовец, а Таня там и погибла от германских удушливых газов. Она спасала раненых на позициях, а потом повела их в атаку. На неё написали представление на Георгиевскую награду и копию представления прислали её маме.

– Вот оно что! – промолвил Алексей, и тут у него в голове всё стало складываться. – Приедем в Москву, надо её маменьку навестить.

Четыре дня Елена Павловна не была в госпитале, а на четвёртый Серафима из сада наблюдала, как Алексей Рейнгардт и его невеста вышли на парадное крыльцо, он был с костылём, невеста поддерживала его под руку, они сели к извозчику и уехали на железнодорожный вокзал. И Серафима перекрестила их вслед.

* * *

В Симбирск прибыл ротмистр Быховский, с вокзала он направился в губернское жандармское управление, сделал в командировочном удостоверении необходимые отметки, поговорил с начальником и поехал к полковнику Розену.

Константин Фёдорович был дома, он сидел в кабинете и перелистывал журнал «Разведчик». Он уже привык всё делать одной рукой. Зазвенел дверной звонок. Полковник кликнул денщика и велел открыть. Он слышал, как тот возится, как завизжал блок, потом бубнили глухие голоса в прихожей, потом денщик зашёл в кабинет и доложил:

– К вам, ваше сиятельство.

– Кто? – спросил Розен.

– Представились по жандармской части… Велите впустить?

– Впусти, – разрешил Константин Фёдорович. Он поднялся и перешёл в гостиную.

В гостиной уже стоял и одёргивал на себе френч жандармский ротмистр, ещё он смотрелся в зеркало и поправлял гладко зачёсанные волосы.

– Чем обязан? – спросил Розен.

– Имею честь представиться, ротмистр Быховский, Михаил Евгеньевич.

Розен указал на стул:

– Присаживайтесь, прошу!

Ротмистр сел и, как гимназист, сложил перед собой руки.