– Тогда как понять, что правда, а что нет? – Гуго сложил руки на груди.

– В том-то и соль. – Александр продолжал тереть нос. – Иногда правда тоже меняется. Приходится решать, во что верить, когда другие говорят каждый свое, и искать собственную правду. – Он на мгновение показал Гуго белую полоску зубов. – Так что сам выбирай, что оставило ожог – фонарь или дыхание дракона – и является ли мать моей жены одним из этих чудовищных созданий. С другой стороны, возможно, все случилось в битве с пиратами у Варварского берега[28], когда я плавал в Святую землю… Но это другая история для другого дня, когда ветер переменится, ладно?

Набравшись смелости, Маргарита коснулась шрама указательным пальцем и, взвизгнув, отскочила.

– Загадала желание? – спросил Александр.

Маргарита торжественно кивнула.

– Только не говори какое, а то не сбудется, – предупредил он, помахав указательным пальцем и прижав его к губам.

– И что тогда, если не сбудется? – поинтересовалась Маргарита.

– Тогда ветер переменится, а ты и не заметишь.

Александр улыбнулся и, хлопнув в ладоши, отправил детей к няням. Они шли неохотно, едва перебирая ногами. Гуго, совсем как взрослый, остался, он молча сел на скамью рядом с начальником гавани.

Ида подавила желание спросить, как Александр на самом деле заработал устрашающий шрам, – интересные истории она любила не меньше, чем дети. Александр опустил рукав, поправил изумрудную котту и встал, чтобы запоздало поклониться:

– Графиня…

– Что привело вас во Фрамлингем?

– Бочки с сельдью, товары из нормандских поместий и бревна для замка, – ответил он. – Решил сопроводить их лично и проверить, как идет строительство. Полезно время от времени покидать один мир ради другого, как по-вашему?

– Да. – Ида подумала, что не отказалась бы от подобной возможности. – Вы останетесь ужинать?

Александр поклонился в знак согласия. По происхождению он был из рыцарей, но, будучи младшим из шести сыновей, имел мало шансов на наследство и предпочел делать карьеру, сперва моряком на службе у Биго, затем начальником гавани в Ипсуиче. Он был воспитанным и скромным человеком и не только доверенным работником, но и другом.

– Один капитан сообщил мне, что граф благополучно высадился в Антверпене, – продолжил Александр, когда слуга принес ему кружку сидра.

– Так и есть, – кивнула Ида. – Молюсь, чтобы остаток пути он преодолел быстро и благополучно.

– Аминь, миледи. – Александр пальцами стер сидр с верхней губы. – Я тоже молюсь о нем и о вашем сыне.

Ида недоуменно заморгала. Дверь зала была открыта, и солнце струилось на циновки на полу и скамью, на которой она сидела.

Гуго удивленно посмотрел на Александра:

– Епископ Илийский говорил, что я должен поехать, но отец ему отказал.

Ида сглотнула.

– Мой сын, – повторила она. – О каком сыне вы говорите, мастер Александр?

В его глазах мелькнул страх.

– Простите, – произнес он. – Я думал, вы знаете.

Ида прижала ладонь ко рту.

– Скажите, – произнесла она сквозь пальцы. – Скажите, чтобы не осталось сомнений.

– Мессир Уильям Фицрой сейчас находится с вашим мужем, графиня. Насколько я понимаю, его выбрали в качестве заложника для короля Германии на встрече в Сент-Олбансе.

– Нет, – покачала головой Ида. Ей стало дурно. – Нет, мне не сказали.

– Графиня, позвать ваших служанок? – Его голос доносился словно издалека.

Гуго смотрел на мать распахнутыми глазами.

– Нет, – ответила Ида. – Но вам придется меня извинить.

Она дрожала, поднимаясь в покои. Отослала служанок, когда те испуганно обступили ее. Войдя в спальню, села на кровать и закрыла лицо ладонями, чувствуя себя просто отвратительно. Пока она боролась за Гуго, враг напал с другой стороны, и она прозевала опасность. Давно ли Роджеру стало об этом известно и почему он не сказал? Думал, что она не узнает? Она настолько незначительна? Ида чувствовала себя преданной и одинокой… и разозленной.

Что теперь делать? Ида все время спрашивала себя об этом, словно читая молитву на ночь. В конце концов она встала с кровати и достала из сундука эмалированную шкатулку, которую Генрих подарил ей в другой жизни. Ида открыла шкатулку, и ее ноздрей коснулся запах кедра – дуновение прошлого. Она взяла крошечные сафьяновые башмачки и вынула из правого мягкий локон темных волос, перевязанный алым шелком. Осторожно провела им по щеке, и перед ее мысленным взором предстал старший сын, такой же, как в тот день, когда она срезала локон. Она пыталась рассечь эту связь, так же как рассекла волосы, но преждевременная разлука оставила рану на сердце, которая никогда не переставала кровоточить. С величайшей осторожностью Ида вернула обувку и локон в шкатулку. Кроме них, там лежал перстень, который Генрих подарил ей, лишив девственности. Еще одно воспоминание. Еще одна связь, оставившая свой след, подобно жгучим щупальцам выброшенной морем медузы.

Рубин мерцал на ее ладони, словно смола. Ида надела перстень и мгновение смотрела, как он сверкает на пальце. Ее руки были ухоженными, потому что она не хотела цеплять вышивку грубой кожей. Она втирала в них мазь и розовое масло по утрам и перед отходом ко сну, но никогда не считала основным предназначением своих рук носить роскошные кольца. Ида сняла рубиновый перстень. Она попросит Александра продать его в Ипсуиче и добавит вырученные деньги к выкупу. Шкатулки для драгоценностей опустели при последнем сборе, но у нее прибережен рулон шелка и пояс, перевитый золотом и жемчугом. В конце концов, кто увидит его здесь? И она запросто сплетет другой, с замысловатым узором, так что он будет выглядеть дороже, чем на самом деле. Она продаст свои янтарные четки и закажет новые, из простого дерева. Она вернется в свет и будет ныть, просить и умолять, чтобы заложники благополучно вернулись домой. Заложников можно выкупить, но покинет ли Ида когда-нибудь стены своей собственной темницы?

* * *

Гуго исподтишка огляделся и вошел в темное, пахнущее плесенью подземелье. Он был почти уверен, что никто его не видел, и захватил с собой терьера Тиба под предлогом охоты на крыс.

Вдоль стены стоял ряд винных бочек, и втулка в одной из них подтекала. Понадобилось бы несколько часов, чтобы напиться тонкой струйкой допьяна, но Гуго нравилось лежать под краном и ловить ртом доброе красное вино. Им двигала скорее новизна и щекочущий нервы риск быть застигнутым, чем потребность в вине, которое намного проще похитить из зала или кладовой. Здесь, если повезет, его никто не побеспокоит и он сможет поразмыслить в одиночестве.

Пока Тиб обнюхивал углы и совался между бочонками с припасами, а вино капало на язык, Гуго размышлял о старшем брате. При его упоминании всегда случалось одно и то же. Взгляд матери становился загнанным, и она замыкалась в себе. Иногда перемена настроения была мимолетной, всего лишь облачко, набежавшее на солнце, но порой больше походила на дождливый день… или даже на целую неделю с непроницаемо-серым небом.